Сочетание ощущения собственного величия и подобострастного отношения к Западу у россиян является «комплексом неполноценности», заявил телеведущий Владимир Познер в интервью ТАСС.
— На днях в топе было ваше заявление о том, что у многих россиян есть комплекс неполноценности. Что россияне не знают, что такое демократия и что такое либерализм. Можно все-таки прояснить эти слова? Что вы имели в виду? Мы, россияне, все-таки книжки же читаем....
— Нет-нет. Не в этом дело. Есть странное такое сочетание. Из-за очень сложной, драматической, порой трагической истории Россию рассматривают всегда и давно со знаком минус.
— Это в целом про мир?
— Я скажу так — в западном мире. Насчет восточного ничего не знаю, совсем не специалист, не в курсе. И даже более того, у меня впечатление, что в арабском мире совсем не так относятся. То есть, с одной стороны, знак минус. С другой стороны, взгляд россиян на самих себя. Если начать со слов, что мы третий Рим, а четвертому не бывать, то есть ощущение своего величия. И все это приводит к очень странной смеси. Величие, и при этом для россиян иностранец — это что-то такое особое. Ведь в других странах — во Франции, в Америке, в Англии — иностранец и иностранец. Здесь же очередь надо уступить иностранцу — товарищи, пропустите — и так далее. А с другой стороны — «Да мы же лучшие». И вот это сочетание я и называю «комплексом неполноценности», который приводит к самым разным проявлениям — к национализму, к шовинизму. Я знаю немало русских людей, которые говорят: «Вот в прошлом году я отдыхал там-то. Было замечательно, не было ни одного русского». Представить, чтобы француз сказал так или испанец, невозможно. Почему вы так снисходительно относитесь к своему собственному народу? Я это имею в виду, когда я говорю о «комплексе неполноценности».
— А есть какая-то возможность это перебороть? Обидно же. Есть какой-то рецепт, который помог бы россиянам расправить плечи?
— Это чрезвычайно сложный вопрос. Так называемое патриотическое воспитание не способствует этому. Понимаете, этого не было у досоветских людей. Этого не было совсем. У меня большой опыт общения с первой эмиграцией, к которой относится и мой отец. Ему было 14, когда он уехал. А его родители уехали в 1922 году. И этот круг людей, их дети мне знакомы. И они все обожают Россию и русское. И у них нет этого снисходительного отношения, что «там нет русских, слава богу». Совсем нет. И, на мой взгляд, подчеркивать то, что мы другие, — вот они, а вот это мы — это играть на ложном понимании своего места в мире.
— Но такое же появилось не сегодня.
— Отчасти это было и раньше. Скажем, когда Тютчев писал: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить. У ней особенная стать — в Россию можно только верить». Я мог бы сказать: «Умом Канаду не понять». Ну, и так далее, только бы в рифму попасть. Да, Россия — сложная страна. С очень сложной историей. Но ведь это можно сказать о любой стране, в конце концов. Вот я пытаюсь понять англичан. Дико трудно! Но вот это вот «ура-ура» — как замечательно писал Паустовский по поводу некоторых плакатов, которые были тогда, «бодряческий смех боевитых мужчин и женщин» — это играет отрицательную роль. Как-то надо изменить взгляд на себя, на мир.
О ТВ, пропаганде и сериалах
— Вы сказали, что патриотическое воспитание вряд ли сработает. А, например, госзаказ, когда государство, условно, просит снимать хорошее, доброе кино, — это может помочь?
— Что такое «доброе кино»? Не понимаю.
Искусство не бывает ни добрым, ни злым. Это совершенно особая вещь, которой, кстати говоря, может похвастаться Россия. Потому что русская литература, русская музыка, чуть в меньшей степени, но всё-таки русское изобразительное искусство — никто не будет спорить, что они выдающиеся. Поэтому даже вот такой призыв делать «доброе кино» — это странная вещь. Важно, чтобы кино было искусством. И театр. Кстати, театр у нас, во многом, именно такой. Потому что, конечно, искусство очень сильно воспитывает людей
Школа может и должна играть особую роль в том, чтобы подвести ребенка не просто к пониманию искусства, а к тяге к нему. Конечно, я журналист, а не философ, но мне кажется, что следовало бы задуматься над этим.
— Владимир Владимирович, как считаете, сейчас телевидение, если брать в общем, не какой-то один телеканал, просветительскую функцию выполняет? Или ему и не надо уже?
— Не знаю, надо, не надо. Зависит от того, из чего исходить. Но эта задача не стоит. А стоит задача — рейтинг, привлечь как можно больше и, кроме того, формировать определенный взгляд на вещи.
— То есть пропаганда?
— Да, пропаганда, конечно. В советское время были просветительские программы. И в 1990-е были. Сейчас они мне, по крайней мере, не встречаются. Может, они есть, но я о них не знаю.
— У телевидения, особенно сейчас, в пандемию, огромная аудитория. Если раньше люди могли варьировать — театр, кино, торговый центр, — сейчас, по сути, это интернет и телевидение. Не обидно упускать такую возможность, когда перед тобой миллионы?
— Это вопрос не ко мне. Не я отвечаю за ТВ. Очень многие, по крайней мере в моем круге, в основном смотрят сериалы. Причем не наши. «А ты видел Crown?» «А ты смотрел вот это?» И это неплохо, потому что это тоже дает какое-то представление. Но я не могу сказать, что телевидение попыталось использовать эту ситуацию, сделать какой-то рывок.
— А по поводу сериалов. Российские совсем не смотрите?
— Кое-какие смотрю.
![]()
Об отъезде из РФ, вакцине и общении в Сети
— Вы иногда заговариваете о том, что, будучи гражданином трех стран, могли бы когда-нибудь уехать из России. Какой на сегодня настрой?
— Если я действительно ужасно хотел бы уехать из России, я мог бы уехать — и все. У меня есть квартира в Париже, за эти годы сделал себе подушку безопасности. Но понимаю, что нигде такой работы у меня больше не будет. Вряд ли я бы занимал там положение, которое каким-то чудом сегодня занимаю в России. Как и почему это произошло — не знаю. Я вам это говорю совершенно откровенно. И этим невероятно дорожу. И, конечно, по своему желанию никуда я не уеду. Уеду, только если не смогу работать. Но у меня есть жена, которая здесь родилась, выросла, у которой здесь бизнес. И это тоже играет немаловажную роль.
— То есть пока уезжать не собираетесь…
— Я говорил об отъезде в связи с тем, что не чувствую себя в России своим. Внутренне понимаю, что я не «наш». При том, что ко мне замечательно относятся. Просто удивительно даже. И это довольно тяжело бывает порой. Хотя мне жаловаться было бы странно. С моей жизнью прекрасной, интереснейшей. И с отношением, которое существует ко мне. Но я порой завидую людям, у которых в этом смысле нет вопросов. Они знают точно, что это мое, я свой.
— А во Франции чувствуете себя своим?
— Да. Там все понятно. Реакции людей… Все эти мелочи, вы понимаете? Это не какие-то принципиальные политические вопросы. Нет. Это реакции, то, как разговаривают, как шутят, — вот это вот все. Такая вот хитрая вещь.
— А если еще говорить про Запад. Постоянно обсуждают введение «ковидных паспортов», чтобы сразу знать, кто уже вакцинировался. Что про это думаете?
— Вот вы мне позвонили, мы договорились о встрече. И я могу задать вопрос: «Вы вакцинировались?» Я имею право его задать. И вы должны ответить. Какой паспорт? Если вы обманываете меня, значит, вы меня обманываете. Но я не считаю, что у вас должна быть корочка, с помощью которой вы доказываете это. Я спрошу, если меня подобное беспокоит. А все эти паспорта — нет, я против такого.
Об отношениях с Америкой и опасности ядерной войны
— Вы довольно жестко иногда высказываетесь по поводу США и говорите, что Америка прошла пик своего развития и сейчас все не очень хорошо. Как думаете, с приходом Байдена что-то поменяется?
— Нет. Не думаю, что поменяется.
Если говорить про отношения с Россией, они явно не станут лучше. Но можно и шире посмотреть — сами Штаты, их состояние. Страна разделена как никогда — если только не уйти в XIX век, к Гражданской войне. Каким образом это поменять? Те принципы, те идеалы, которые были провозглашены в 70-х годах XVIII века, — Декларация независимости, Билль о правах, убеждение, что любой человек может добиться всего, что он хочет, если он только будет работать и стараться — в это верили, безусловно, подавляющее большинство американцев. Сейчас эта вера уже не та. Потому что жизнь настолько изменилась, главным образом, из-за денег. Из-за того, что, на самом деле, сегодня в Америке всё решают деньги
— И при выборах президента тоже?
— Скажем, президентская кампания того же самого Байдена обошлась в 175 млн долларов. Откуда эти деньги? Кто их дает? Дают их крупные корпорации. Значит, кто управляет страной? Ведь если я вам дам деньги, вы мне будете обязаны. И когда возникнет вопрос моих интересов, вы будете должны их соблюдать.
— Вы проводили телемосты СССР — США. Как вам кажется, все-таки есть надежда, что будет сближение у России с США?
— Понимаете, для этого нужна политическая воля руководства и колоссальная востребованность со стороны людей. Нет ни того, ни другого. Поэтому на это надеяться я не вижу повода.
— Совсем нет повода?
— По крайней мере я не вижу. Где он?
— Есть две сильные мировые державы с интересами в других странах. Может, стоит попробовать?
— Стоит. Но здесь, я считаю, главная вина, конечно, Соединенных Штатов, которые требовали, чтобы Россия подчинялась их воле. Можно сказать, что это заложено в ДНК русского человека — плясать под чужую музыку невозможно. Либо мы партнеры, мы равные, либо нет.
— Теперь уже ничего не исправить?
— До тех пор, пока Соединенные Штаты будут рассматривать Россию просто как страну, которая не пожелала плясать под их дудку, будут вот такие отношения. В принципе, если бы американцы изменили свою политику, я не сомневаюсь, что наша страна — в лице руководства — пошла бы навстречу. Хотя без большого доверия. Потому что столько раз уже были обмануты, что трудно поверить. Но тем не менее такое желание есть. Так что инициатор вот этих отношений — это, конечно, Соединенные Штаты.
— А по вашим ощущениям, есть угроза того, что может быть еще одна холодная война? При таком раскладе, с приходом Байдена?
— Она, по сути, уже есть.
Это не холодная война, потому что холодная война была всё-таки идеологической. Две системы воевали друг с другом. Здесь уже не системы. Но нечто похожее уже имеет место быть. И что самое опасное — уровень недоверия очень высок. И в связи с этим опасность реальной войны возникает. Причём войны непреднамеренной. Но, знаете, вот Путин как-то сказал, что, если драка неизбежна, бей первым. Так вот, если, скажем, России покажется, что драка неизбежна, или, наоборот, американцам это покажется, то может быть такая ситуация, когда ударят первыми. И это, конечно, конец света. И эта опасность реальная. Я считаю, что они очень мало говорят об оружии массового уничтожения. Как-то люди просто перестали бояться ядерной войны. А напрасно.
...
