На прошлой неделе был в Крыму, несколько бытовых зарисовок об увиденном:

Милицию переодели в российскую форму (еще в середине апреля все были в украинской); милицейские машины тоже новые.

Водители меняют номера на российские, но большинство машин — по-прежнему с украинскими номерами. Некоторые заклеивают на украинских номерах желто-блакитный флажок наклейкой с российским триколором — и ездят так. Милиция не возражает.

В крымскотатарском квартале, в который мы заехали, ворота автосервиса раскрашены в цвета российского и крымского флагов.

На здании Госсовета (парламента) республики российский и крымский флаги, причем крымский заметно больше.

Дороги, конечно, оставляют желать много лучшего, а на керченский паром — многокилометровая очередь автомобилей, причем, насколько я понимаю, с обеих сторон. С транспортной нагрузкой паром явно не справляется, несмотря на то, что на график плюнули и отправляют паромы по мере заполнения.

Очереди у банков, весьма значительные в середине апреля, исчезли.

В Ялте, где мы ночевали, в частном секторе построенные под отдыхающих дома пустуют, но санатории вроде заполнены нормально (по крайней мере мне так говорили).

Довольно много беженцев с Украины (хотя в основном бегут в Ростовскую область): официально зарегестрированных — 4-4,5 тысячи, не регистрировавшихся — еще больше. Рассказы страшные. Очень много с детьми, под камеру обычно говорят неохотно — боятся за оставшихся на Украине родственников. У тех, кто приехал недавно, дети, как правило, простужены — результат долго нахождения в сырых подвалах, в которых скрываются от артобстрелов. Убитых украинскими силовиками лично видели практически все.

К моему удивлению, одетые в камуфляж представители крымской «самообороны» по-прежнему встречаются на улицах. Нашивки порою чрезвычайно странные, но наиболее популярная — с российским триколором. Оружия, разумеется, никто не носит (и в апреле уже не носили). Насколько я понимаю, по старой памяти дежурят у Госсовета, чем занимаются еще — бог весть. Мне говорили, что довольно многие в апреле-мае уехали в Луганск и Донецк, поддержать повстанцев.

С Поклонской разговаривал с ней недолго, но впечатлен. На вопросы, касающиеся профессиональной сферы, отвечает четко и исчерпывающе; в ответах на более общие темы аппелирует к памяти о Великой Отечественной, причем абсолютно естественно. Совершенно явно устала от журналистов, общение с прессой воспринимает как неприятную нагрузку, отвлекающую от работы. Маленькая, хрупкая, полковничьи погоны смотрятся как бутафорские. Взгляд внимательный, цепкий.