Очень возбудилась общественность при вести о том, что в МИФИ открывается кафедра богословия. Ползучая поповщина проникла в цитадель науки. И еще с этим мутным митрополитом во главе. Я бы и сам зло пошутил на эту тему, как выпускник МИФИ 1983 года. Но, как выпускник МИФИ 1983 года, не пошучу. А лучше расскажу предысторию вопроса.

Примерно в 1980 году в МИФИ пришел лектор – потом он стал довольно знаменитым православно-патриотическим идеологом, и бог с ним, не нужна здесь его фамилия. А тогда он прочитал студентам лекцию (в рамках повышения их культурного уровня или что-то в этом роде) про символизм русской иконописи. И голос его дрожал, и Одигитрия смотрела со слайда в зал темными глазами, и Дух Божий веял над актовым залом, и студенты замирали от прикосновения горнего мира к их задроченным совковым душам. А должен еще заметить, что студенты тогда придерживались разных направлений мысли: кто-то к Рериху тянулся душой, кто-то перепечатывал Флоренского тайком под копирку, а кто-то почитывал Канта. Вот только атеизм наш научный почему-то никого не заводил: ну, не уложить девчонку с К-факультета разговорами про атеизм, а Блаватская действует сразу.

А потом Володя Лихачев, преподаватель кафедры общей физики, стал вести тихие разговоры со своими студентами, а потом собирал их дома, они вместе читали Евангелие и разговаривали, а потом приезжал отец Александр Мень и крестил тех, кто некрещеный. Когда настал тревожный 1983 год и прошла волна посадок «религиозников», встречи переместились из квартиры в Царицынский парк. С виду просто компания молодых людей сидят на скамейках, даже пиво открытое для вида, а священные книжки в портфелях спрятаны (пиво тогда было можно пить в парке сколько угодно, а вот за YMCA-вскую Библию можно было и в отделение угодить, если не хуже). А иногда там бывал разговор про Мандельштама, тоже в рамках богословского дискурса. И я там был, мед-пиво пил и многое запомнил из разговоров. Если бы не Володя Лихачев, был бы я вдвое глупее, чем и так уже есть — это как минимум.

Меня удивляет вот что: почему мои любимые соратники из рядов демшизы теряют всякую внятность мысли, когда речь заходит о вере и церкви? Ведь пока речь шла о свободе, о преступлениях режима, об угнетенных и обиженных, о Химкинском лесе наконец, говорил человек так, как будто ангел вложил ему в уста меч обоюдоострый. Но стоило речи зайти о попах, и мы тонем в плоских шутках о том, что теперь физиков будут учить чуду схождения благодатного огня.