Чукотка снова на вершине печальной статистики по уровню заболеваемости алкоголизмом. В прошлом году на 100 тысяч жителей было зарегистрировано 247,8 случая. Для сравнения: в Москве этот показатель — 15,9, в Подмосковье — 27,2.

Почему край так уязвим перед бутылкой, как закрытие бани и спортзала спровоцировало всплеск суицидов и при чем здесь собачьи упряжки — в интервью уроженца Чукотки, психотерапевта Артура Чубаркина.

— Чукотка из года в год в лидерах по пьянству. Вы там работали как раз по этой теме. Как вы спасали чукчей от пьянства?

— Я родился и 15 лет жил на Чукотке, — начал Артур Чубаркин. — Мой отец — вертолетчик. В детстве я летал с ним по поселкам и стойбищам, бывал у оленеводов. Поэтому чукчей и эскимосов знаю не понаслышке. Сейчас живу и работаю в Тольятти. Я кандидат медицинских наук. В 2017 году меня позвали обратно, поработать и передать опыт местным психологам и педагогам.

Тогда Чукотский Красный Крест возглавляла Ида Ручина, сестра Романа Абрамовича. Во времена Абрамовича и позже у организации было стабильное финансирование. Именно по линии Красного Креста на Чукотке внедряли две вещи: систему анонимных алкоголиков — знаменитые «12 шагов» и практики кодирования по методике Маршака.

Артур Чубаркин (в центре) в Красном Кресте Чукотки. Фото: Артур Чубаркин

— Когда мы видим статистику по пьянству на Чукотке, речь идет про коренных жителей или про всех, кто там живет?

— Про всех! В округе около 50 тысяч населения на территории размером с Францию. Из них чукчей и эскимосов всего порядка 13 тысяч. Когда видим первое место по алкоголизации, речь идет о совокупности коренных и русских, которые приезжают туда семьями. Причины употребления у этих групп разные.

— Считается, что у северян зависимость все-таки развивается быстрее?

— С точки зрения врача, всё начинается с биохимии. Алкоголь расщепляется, и, если не хватает АДГ (алкогольдегидрогеназы), быстрее накапливается ацетальдегид — токсичное соединение. Похмелье, по сути, это отравление ацетальдегидами. Алкоголь временно гасит симптомы, и запускается запойный круг: через 3–4 часа распад продолжается, человеку снова становится плохо, снова появляется тяга. Индивидуальная устойчивость зависит и от генетики, и от происхождения. Чем южнее род, тем, как правило, выше активность ферментов. То есть южанину нужно больше выпить, чтобы дойти до второй стадии алкоголизма. У чукчей с этим ферментом хуже, поэтому им часто плохо уже с малых доз и зависимость наступает быстрее.

— И рано начинают там пить?

— Алкоголь везде начинают пробовать в подростковом возрасте как этап самоутверждения. Чукотка не исключение. Только подростки на Чукотке сразу попадают в состояние, когда очень плохо, а при повторном употреблении — на время легче. В итоге зависимость может формироваться всего с нескольких эпизодов. Если у южан, у тех же грузин или армян, путь ко второй стадии растягивается на годы, а то и десятилетия, то у чукчей он зачастую быстрее.

— Коренные жители Чукотки наверняка знают об этой особенности своего организма. Зачем такие риски?

— Вот я сейчас вам рассказываю, и вы некоторые вещи тоже слышите впервые. А на Чукотке тем более не в курсе этих нюансов. Для понимания нужно иметь высшее образование. Там с этим проблема. Вообще, исторического контакта с алкоголем у северных народов ведь не было. В тех местах измененное состояние сознания раньше разрешалось только шаманам. Они жевали мухоморы, умели дозировать. Обычным чукчам это было не положено. Алкоголь пришел в регион с американскими китобоями в конце XIX — начале XX века: они завозили спиртное и меняли на пушнину.

«Дозировать не умеют»

— Кто из коренных жителей больше пьет: те, кто работает на воде или на суше?

— На Чукотке как будто две реальности. Морзверобои живут на побережье. С апреля по октябрь начинается сезон моржей, появляется кит, сходит лед. Люди выходят на промысел и заготовку. У них появляется дело, соответственно, меньше причин пить в это время.

Вторая часть народа — оленеводы. Они базируются в стойбищах в тундре, далеко от магазинов. Там алкоголя почти нет: логистика тяжелая, люди живут традиционным укладом.

— Если в тундре нет магазинов, что же они пьют?

— Во время одной экспедиции я оказался в стойбище. Хозяин предложил самодельное пиво. Снял бурдюк из оленьего желудка, который держал в теплом месте у очага. Налил рыжеватую жидкость. Это была сброженная оленья кровь, градуса четыре, что-то между квасом и легким пивом. В тундре воздух стерилен, дрожжей нет, а «закваска» такая: бабушка с гнилыми зубами жует корешки и выплевывает в емкость, чтобы забродило. Звучит жестко, но для людей это часть традиции.

— Как чукчи ведут себя в опьянении? Много ли криминала на этом фоне?

— Дозировать они не умеют. Если стоят две бутылки, будут пить, пока не выпьют. Устойчивость к алкоголю низкая: 150–200 граммов хватает, чтобы человек упал и заснул. Потом просыпается и допивает. Агрессия случается. Бытовые поножовщины между мужем и женой — не редкость. Но часто на это закрывают глаза, иначе семья останется без отца или матери. Условно — арестуешь главу семьи, увезешь и что дальше? Поэтому после пьянки утром просыпаются, и как будто взаимных претензий нет.

— Что помогает бороться с пьянством?

— Община и лидерство. Пример — поселок Лорино. Там есть уважаемый лидер Алексей Оттой. Каждый день в девять утра он собирает 25 морзверобоев на планерку. Люди приходят суровые — черные от солнца, со шрамами, кто-то хромает, у кого-то нет пальцев. Он раздает задания, отправляет на припай, в тундру. У них есть баня два раза в неделю, которая является важнейшей социальной практикой. Если кто-то не пришел, значит, запил. В таком режиме формируется внутреннее несогласие с пьянством.

Еще отвлечься от пьянства способствуют собаки и упряжки. Подготовка к гонке — антиалкогольная программа сама по себе. Нужно каждый день варить похлебку собакам, рубить мясо моржа, оленя, кита, уходить в тундру, ухаживать за щенками. На аборигенной гонке «Надежда» я участвовал в качестве каюра (погонщики собак и оленей, запряженные в нарты) — стал первым русским за 34 года. Каюры меньше подвержены алкоголизации: обычно у них многодетные семьи по 5–6 детей и заняты они круглосуточно.

«Полярная ночь —триггер для депрессии»

— Почему спиваются русские, которые приезжают туда работать?

— Это отдельная история. На Чукотку едут за заработком и северной пенсией. Люди часто не готовы к двум-трем месяцам полной тьмы. Полярная ночь является мощным триггером депрессии. Среди приезжих алкоголь словно народный антидепрессант. У людей на этом фоне нередко развиваются психозы, как похмельные: ацетальдегиды токсично действуют на мозг, начинаются галлюцинации. В быту известен способ остановить острый психоз — дать выпить, симптомы стихают. Конечно, это не лечение, но механизм понятен.

— Как работала программа анонимных алкоголиков и кодирования в те годы?

— Тогда у Красного Креста были средства забирать семьи в Анадырь этапами, по 2–3 семьи, и проводить реабилитацию по 12-шаговой программе. Первый шаг — признание бессилия перед тягой. Второй — поиск внешних опор: вера, сообщество, профессиональная помощь. Параллельно шли индивидуальные беседы, иногда кодирование. Приезжала сильный психолог из Москвы, которая позже написала научную работу по итогам четырех лет. В результате люди возвращались в поселки и становились лидерами местных групп анонимных алкоголиков — в поселках Лаврентия, Лорино и не только.

Группа взаимопомощи. Фото: Артур Чубаркин

— Женщины на Чукотке пьют не меньше мужчин?

— Естественно. Но срывов у них, как правило, меньше. Сначала на группы помощи ко мне приходили именно женщины, как более ответственные. У меня было пять депутатов сельского поселения. Потом они приводили мужей. Мы с ныне покойным легендарным каюром и оленеводом Михаилом Тынетегиным сняли десять коротких роликов на чукотском языке. Они не про алкоголь напрямую, а про ценности. Эти ролики до сих пор крутят по местному ТВ. Сейчас, увы, групп анонимных алкоголиков в северных поселках почти не осталось. Держатся там, где есть активные лидеры. Часть профилактики взяли на себя христианские миссии — нетрадиционные течения там активнее православия.

— Сухой закон не пробовали вводить на Чукотке?

— В поселке Энурмино долго держалась сильная женская община во главе с русской председателем сельсовета. На поселковом совете решили не продавать алкоголь и через женщин контролировали подпольщиков. Когда вездеходчики пытались завезти спиртное через сопки, женщины ставили кордоны. Это было решение самого поселка.

Но запреты часто ведут к самогоноварению и изготовлению бражки, что токсичнее и опаснее. В 2004 год в Энурмино формально не продавали алкоголь. А заходишь в подъезд любого дома и пахнет брагой, бочки стояли повсюду. Вечерами люди ходили друг к другу с советскими бидончиками, якобы в гости. Сейчас в поселке остались формальные ограничения по времени продажи спиртного. Делается ставка на легальный чистый алкоголь, чтобы снизить отравления. Но без занятости, спорта и общины запреты проблему не решают.

«Закрытие бани и спортзала привело к скачку суицидов»

— В 2017 году вас пригласили на Чукотку еще и на профилактику суицидов. Что там случилось?

— Тогда в северном поселке Нешкан зафиксировали скачок суицидов среди подростков. Меня попросили поработать и написать экспертное заключение. Выяснилось, что снесли старую школу, а с ней — баню и спортзал. Новое здание школы на сваях построили, а баню и зал не успели. Это и стало триггером. Чукчи очень спортивная нация: любят волейбол, баскетбол, есть традиционные виды спорта — чукотская борьба, таскание камней, что-то вроде регби с мячом.

— То есть подростки настолько огорчились, что решили уйти из жизни?

— Объясню с точки зрения медицины. Работающая мышца сжигает гормоны стресса — адреналин, норадреналин, кортизол. Когда у подростков забрали легальный биологический способ утилизировать стресс, у них обрушилось эмоциональное состояние. Дело не в том, что стало нечем заняться, — не стало физического канала переработки стресса. Следовательно, подступила депрессия. Когда инфраструктуру возвращают и подключают программы, ситуация сглаживается.

— То есть баня и спорт на Чукотке своего рода спасение?

— Абсолютно. Баня — регулярный ритуал саморегуляции и общинного общения. Там снимается напряжение, меньше поводов для конфликтов. Для северян это не мелочь.

— А возраст играет роль?

— Я это не раз слышал от самих чукчей: кто дожил до 50 — берется за ум. Это не всех касается, конечно, но многие, кто не сгорел, не утонул и не погиб, после 50 завязывают.

«Абрамович больше не финансирует»

— Что с медициной в удаленных поселках? Если случится беда на фоне того же алкоголизма, помогут?

— Сейчас стало лучше, чем было. ФАПы строят на сваях, оснащают, медикаменты есть. В Нешкане, когда я был, работали два фельдшера. Отлажена санавиация — в округе под это закладывают средства. Если что-то случилось, вертолет прилетает и забирает. Сильная программа родовспоможения: за 2–3 месяца до родов беременных централизованно перевозят в Анадырь. Там хороший роддом, атмосфера лучше — на время исчезают бытовые триггеры пьянства. Из серьезных проблем остается туберкулез. Палочка Коха в арктической среде выживает. Но противотуберкулезные программы работают.

— Известно, что в тех краях дорогие продукты, логистика сложная. Как тут не запьешь!

— Люди привыкли. Тем более базовый завоз идет морем, доставляют уголь, муку, сахар, консервы. Бывает, льды сдвигают графики, тогда часть грузов доводят до перевалки и всю зиму катают через тундру. Овощи и фрукты привозят авиацией и на вездеходах-«холодильниках». В каждом поселке есть госмагазин с обязательным набором товаров плюс частные лавки. Цены высокие, но копить у жителей Чукотки не принято. Они не скупятся на еду и детей. Из хорошего: в поселке Лаврентия работает птицефабрика, так что зависимость от завозов ниже.

— Как я понимаю, коренные жители не спешат уезжать оттуда?

— Не хотят. По переписям столетней давности чукчей было около 13 тысяч. И сейчас примерно столько же на фоне 50-тысячного населения округа. Население не вымирает, но и не растет. Национальность определяется по матери, как у евреев. Отец может быть любой. Многие в той или иной степени друг другу там приходятся родственниками. В поселках встречается немало людей с генетическими особенностями — синдромом Дауна, ДЦП. Поэтому стараются выдавать девушек замуж за «материковых» — русских, украинцев, американцев. Знаю чукчанку с синим оттенком кожи. Оказывается, ее прапрадед был американский китобой из Эфиопии. Чтобы снизить генетические риски, часто практиковали браки с русскими, украинцами, калмыками. Был период турецких браков, когда Абрамович привлекал строителей. Детей, рожденных от смешанных браков, называют метисами, без негативной окраски. Кстати, у метисов, как правило, ниже алкогольная уязвимость.

— Вас же уговаривали остаться на Чукотке и возглавить Красный Крест. Глядишь, спасли бы население от пьянства.

— Жена была категорически против. Сказала: «Хочешь — езжай, я не поеду». Я выбрал семью. С тех пор периодически возвращаюсь на Чукотку. Работал в поселках Нешкан, Энурмино, Уэлен, Инчоун, Лорино…

— Как сейчас обстоят дела с Красным Крестом и организационной поддержкой в том регионе?

— Ида Ручина на пенсии, живет в Москве. Возможностей стало меньше. Абрамович больше не финансирует, организация Красный Крест постоянно бьется за то, чтобы оплатить «коммуналку» — у них маленький офис и небольшая гостевая для приезжих. Руководители менялись уже раз пять за 25 лет. Есть Ваня Тынау в Лорино — один из тех, кто поддерживал группу анонимных алкоголиков. Но, боюсь, по северным поселкам многих групп уже нет, помощь людям оказать некому.