Виталий Деркач рассказал о своём пути от юриста к добровольцу спецназа

СВО подтвердила: для настоящего воина-патриота нет невозможного. Ни годы, ни обстоятельства, ни что бы то ни еще не властны над решимостью того, кто уверен в своем выборе.

Добровольцы всех возрастов и профессий, медсестры, саперы, тыловики — все они ломают стереотипы и доказывают, что настоящая сила в воле и любви к своей земле. Их путь пример для всех. Главное сделать свой выбор и идти до конца. Один из них — Виталий Деркач, участник СВО, доброволец спецназа «Ахмат», юрист по профессии и воин по духу. Его рассказ — о войне, ранении, поиске себя после фронта и братстве ветеранов.

У Виталия было много профессий: работа в банках, коммерции, налоговой инспекции. Долгое время трудился юристом в центральном аппарате. Но, как признаётся сам, выбор пойти на фронт был для него очевидным.

— Родина позвала. Я подумал: лучше пойду я, чем мои дети. Всё необходимое в жизни уже сделал. Посадил дерево, построил дом, вырастил сына. А теперь пришло время стране помочь, — рассказывает Виталий.

Военную династию Деркач продолжил сознательно. Его отец кадровый военный, ветеран боевых действий, участник арабо-израильского конфликта. Дед воевал в Великую Отечественную, прошёл фронт стрелком, получил тяжёлое ранение.

— Разница только в том, что он с ППШ (пистолет-пулемет Шпагина), а я с «Калашом», — улыбается мой собеседник.

Поначалу военкомат ему отказал, аргументировав свое решение возрастом и отсутствием срочной службы. Но Виталий узнал о наборе в спецназ «Ахмат» и решил, что это и есть его путь. А дальше подготовка в Российском университете спецназа в Гудермесе, тренировки, обучение военному ремеслу. На фронте «Юрист» стал снайпером.

— Молодёжь не очень хотела идти на эти должности, знали, что пулемётчиков и снайперов противник первыми убирает. А я был самым старшим, поэтому вызвался сам. Я знал, что если смерть, то она одна. Когда мы только прибыли, спрашивали у бывалых: «Расскажите, как отличить вылет от прилета?». Нам в ответ: «Не волнуйтесь, первый же день, и сами всё поймёте». Так оно и вышло. Нас почему-то «полюбила» одна вражеская позиция, с которой работал 120-миллиметровый миномёт. И мы изучили эти звуки до автоматизма. По одному только звуку могли сказать, куда она полетит, и сколько будет лететь. Но пока сам не попадёшь под обстрел, не поймёшь по-настоящему, — говорит он.

Один из тяжелейших моментов вспоминает особенно. В тот день группа Виталия попала под миномётный обстрел.

— Враг пошел на нас. Но мы были готовы, взяли с собой много РПГ (ручной гранатомет), со стрелковым оружием против танков, сами понимаете… В итоге, их танковый прорыв мы сорвали. Тогда они прислали ДРГ – диверсионно-разведывательные группы, чтобы занять наши позиции. Хорошо, что у нас посты были выставлены, заметили вовремя, отбились. И как только они отошли на небольшое расстояние, по нам открыли сильный обстрел. Одна из мин попала прямо в окоп, где я находился. Меня всего полностью изрешетило.

До сих пор ношу в себе около пятидесяти осколков, врачи сказали, лучше не трогать. Вспоминаю и до сих пор мороз по коже, как в кино. Видел, как душа отделилась от тела, а потом вернулась обратно. Врачи потом сказали, что я пережил клиническую смерть, остановка сердца. Тогда я понял: атеистов на войне не бывает.

У меня точно есть ангел-хранитель. В тот день на меня нашло три мины. Первый раз тогда, в окопе. Потом меня друг оттащил в «зелёнку» — под деревья и кустарник, потому что надо мной не осталось ни одного кустика после того попадания. Противник, видя, что я лежу без сознания, второй раз начал обстрел. И меня снова накрыло. Всё лицо посекло, но, слава богу — живой.

А в третий раз — уже при эвакуации. Я с перебитыми ногами от «птички» убегал. Знаете, когда жить захочется и не на такое оказываешься способен. Мне до лесопосадки оставалось метров двести. Мимо меня пробегает сопровождающий и кричит: «Птичка!». А у меня от взрывов перепонки в ушах лопнули, я ничего не слышу. Только киваю. Первый ВОГ (осколочный гранатометный снаряд) — она скинула на него, но к счастью, промахнулась. И я сразу понял: второй — мой. Собрал последние силы и рванул. В общем, убежал. Потом упал, конечно, без сознания. Силы просто закончились.

После тяжёлого ранения Деркач почти пять месяцев провёл в госпиталях.

— Единственная мысль, которая меня тогда посещала, это быстрее выздороветь и вернуться к ребятам. Хотел отомстить за погибших товарищей. Месть плохое чувство, но тогда оно казалось справедливым, — признаётся Виталий.

Но врачи поставили окончательный диагноз: инвалидность и, следовательно, не годен.

— Первая неделя была стрессовой. Надеялся, что все же смогу вернуться на фронт, но жизнь расставила всё иначе. Началась новая жизнь. Без оружия, но рядом с боевыми братьями

Позывной «Юрист» оказался символичным. Виталий консультировал сослуживцев по различным вопросам, связанным с выплатами, оформлением различных документов. В общем, помогал, как мог. После лечения и реабилитации полностью вернулся к гражданской жизни и поступил в программу «Герои Подмосковья» Андрея Воробьёва, основанную на федеральной инициативе «Время героев».

— Я в резюме написал сразу, что готов работать где угодно, куда Родина пошлёт. Главное — приносить пользу. На какое направление отправят — еще не знаю, посмотрим, — говорит ветеран.

Сегодня Виталий активный член Ассоциации ветеранов СВО.

— Среди гражданских друзей много хороших людей. Но есть то, чего они не поймут. Мы, кто побывал там, стали больше, чем сослуживцами, мы стали братьями. Ассоциация нам помогает. Недавно на Сенеже был яхтинг для ребят, получивших инвалидность во время выполнения боевых задач. И знаете, вот у всех свои ранения, но никто не жалуется. Каждый ищет радость в жизни. Это и есть настоящее братство.

Сейчас Деркач уверен, что его миссия заключается в том, чтобы помогать другим, особенно тем, кто возвращается с фронта.

— Очень хорошо, что сейчас созданы организации для помощи бойцам СВО. Есть Ассоциация ветеранов, есть Фонд защитников Отечества. Они помогают забыть страшное и войти в мирную жизнь. У всех нас, людей, прошедших через горнило СВО, есть общее: мы знаем цену жизни. И именно поэтому после всего пережитого мы стремимся жить.