Тифлокомментирование

 что-то, связанное с тефлоном? сковородки знаю — фиговые...

а, нет:

Тифлокомментирование (аудиодескрипция, audio description, AD) — лаконичное описание предмета, пространства или действия, которые непонятны незрячему (слабовидящему) без специальных словесных пояснений.

 словесное описание… как можно описать красный цвет человеку с рождения слепому?

Почитай про обучение сдепоглухонемых.

Есть интересные книги Ольги Скороходовой , написанные ей самой

В источниках нет единства относительно точной даты и года рождения Скороходовой. На надгробии учёной дата её рождения обозначена как июнь 1912 года[7]. В прижизненных биографиях, основанных на сообщениях самой Скороходовой, в качестве даты рождения указывалось 24 июля 1914 года[4]. Согласно выпискам из церковной книги, найденным после смерти исследовательницы, она родилась в 1911 году[8]. Её отец, бедный крестьянин, был мобилизован в 1915 году и не вернулся с войны, а мать была вынуждена батрачить у священника[6].

В возрасте пяти лет вследствие заболевания менингитом Оля полностью лишилась зрения и начала постепенно терять слух. Примерно до 11—13 лет слышала громкую речь на правое ухо, но к 14 годам совсем оглохла[8]. В 1922 году после смерти матери её направили в Школу слепых в Одессе. В 1925 году слепоглухая и почти уже немая Оля попала в школу-клинику для слепоглухих детей в Харькове, которую основал профессор И. А. Соколянский. Под его присмотром у девочки восстановилась устная речь, она начала вести записи по самонаблюдению.

В 1947 году вышла её книга «Как я воспринимаю окружающий мир»[9], которая вызвала исключительный интерес к дефектологии. Этот литературный труд был отмечен премией К. Д. Ушинского. В 1954 году книга была дополнена второй частью и опубликована под названием «Как я воспринимаю и представляю окружающий мир», в 1972 году также дополнена и издана под названием «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир».

В 1948 году Скороходова стала научным сотрудником (позднее старшим научным сотрудником) НИИ дефектологии АПН СССР. Здесь Ольга Ивановна проработала до конца своей жизни. Скончалась 7 мая 1982 года в возрасте 70 лет.

Похоронена на Кунцевском кладбище (10 уч.)

Соколянский, Иван Афанасьевич

Родился 25 марта 1889 года в станице Динской Краснодарского края в большой казачьей семье, активно участвовал в революционных событиях на Кубани. Был арестован и выслан в Вологодскую область. После освобождения через полгода уехал в Петербург для получения образования. Поступил в Психоневрологический институт на педагогическое отделение естественно-исторического факультета, в котором учился с 1908 по 1913 год у выдающихся учёных: К. Н. Кржышковского, М. В. Богданова-Березовского, Е. С. Боришпольского, А. А. Крогиуса, Н. Д. Недлера.

В 1910 году был приглашён преподавателем в Александровское училище-хутор для глухонемых и был преподавателем этого училища до 1919 года. В этом же году был командирован на Всероссийский съезд деятелей по воспитанию и обучению глухонемых в Москве, где выступал с докладом «Об обучении украинских глухонемых родному языку». В 1919 году организовал в Умани школу для глухих детей и работал там до 1920 года, одновременно заведуя городским отделом народного образования.

В 1923 году переведён из Киева в Харьковский институт народного образования в качестве преподавателя дефектологии. Некоторое время возглавлял Всеукраинское общество «Педагог-марксист», председателем которого в России была Надежда Крупская. В этот период Соколянский продолжал сотрудничество с известным олигофренопедагогом Алексеем Граборовым, с психиатром Виктором Протопоповым, анатомом Владимиром Воробьевым.

В 1926 году Соколянский получил должность профессора по кафедре дефектологии факультета социального воспитания Института народного образования. Одновременно он заведовал опытно-педагогической станцией Наркомата просвещения Украины.

В марте 1928 года (13 и 14-го числа) участвовал в диспуте, задачей перед которым была поставлено обсуждение (экспертиза) основных положений воспитательно-педагогической концепции, предложенной А.С. Макаренко для Коммуны имени Ф.Э. Дзержинского в двух документах — «Операционный план» и «Конституция» (коммуны). Почин диспута исходил от сотрудников НКВД (членов Правления коммуны), направивших 8 февраля 1928 года в Украинский НИИ педагогики соответствующий запрос к представителям теории и практики соцвоса и 11 вопросов для обсуждения. Основными оппонентами Макаренко (кроме Соколянского) были также учёный А.И. Попов и член правления коммуны и автор «11 вопросов» чекист Письменный. Все трое подвергли концепцию Макаренко резкой критике. Изложение этого диспута в художественном виде дано в главе «У подошвы Олимпа» в конце «Педагогической поэмы» (где Соколянский дан под фамилией М.М. Воробьёва, а Попов — Панова), а также в статье «Педагоги пожимают плечами»[1].

С 1930 года становится директором только что организованного в Харькове НИИ педагогики и заведует там отделом дефектологии. Через три года арестован. После освобождения перешёл в Украинский институт экспериментальной медицины, туда же было переведено и учреждение для слепоглухих детей, где Соколянский заведовал отделом экспериментальной психофизиологии и клиникой для слепоглухих. Одновременно он был профессором Харьковского медицинского института по кафедре дефективного детства на факультете охраны материнства и детства. Разработал машину для помощи слепым и слепоглухим чтения.

В октябре 1937 года Соколянский вновь арестован и находился в тюрьме до мая 1939 года. Сразу после освобождения уезжает в Научно-исследовательский институт специальных школ на должность директора школы глухих; возглавил отдел сурдопедагогики института. С 1941 года в эвакуации в Пензенскую область работал консультантом облоно и завучем школы глухих. Через три года вернулся в Москву.

В 1947 году выступил на юбилейной сессии Академии наук СССР с докладом на тему: «Формирование личности при отсутствии зрительных и слуховых восприятий». В этом же году Соколянскому за педагогическую работу в области слепоглухонемоты президиумом Академии педагогических наук РСФСР присуждается премия им. К. Д. Ушинского.

В мае 1950 года Иван Соколянский организует лабораторию по изучению и воспитанию слепоглухих детей в составе двух научных сотрудников — Ивана Соколянского и Ольги Скороходовой, однако уже в декабре уходит из института из-за конфликта с директором, Дмитрием Азбукиным, Соколянский ушёл из Института и вернулся туда уже при новом директоре в 1951 году.

Известной воспитанницей Соколянского была Юлия Виноградова, чьё обучение, начатое в 1955 году, пошло столь успешно, что Соколянский смог демонстрировать её на заседании учёного совета Института и на Всесоюзном совещании психологов.

В 1957 году реабилитирован, с него были сняты все обвинения, и он восстановлен в партии. Умер 27 ноября 1960 года.

В 1981 году Соколянскому и Александру Мещерякову посмертно была присуждена Государственная премия СССР за создание научной системы обучения слепоглухих детей[2].

Чувства не даются человеку от рождения. Они воспитываются в качестве культуры чувств.

Наличие у человека здорового органа чувств не гарантирует того, что он умеет им пользоваться правильно или эффективно. Этому каждого человека обучают, начиная ещё с нахождения его в чреве матери и до смертной доски.

С возрастом сила чувств нарастает, достигая своего естественного пика в подростковом и юношеском возрасте, с возрастом сила чувств и угасает в старости и дряхлости.

Счастлив тот, кто способен управлять своими чувствами и сохранять их максимально долго, до преклонного возраста.

Органы чувств — специализированная периферическая анатомо-физиологическая система, обеспечивающая, благодаря своим рецепторам, получение и первичный анализ информации из окружающего мира и от других органов самого организма, то есть из внешней среды и внутренней среды организма.

Органы чувств воспринимают раздражения на расстоянии (например, органы зрения, слуха, обоняния); другие органы (вкусовые и осязания) — лишь при непосредственном контакте.

Одни органы чувств могут в определенной степени дополнять другие. Например, развитое обоняние или осязание может в некоторой степени компенсировать слабо развитое зрение (глаза), обоняние (нос).

Органы чувств у человека

Информация, получаемая головным мозгом человека от органов чувств, формирует восприятие человеком окружающего мира и самого себя.

Человек получает информацию посредством шести основных органов чувств[1]:

• глаза (зрение),
• уши (слух),
• язык (вкус),
• нос (обоняние)
• кожа (осязание).
• вестибулярный аппарат (чувство равновесия и положения в пространстве, ускорение)

Информация о раздражителях, воздействующих на рецепторы органов чувств человека, передается в центральную нервную систему. Она анализирует поступающую информацию и идентифицирует её (возникают ощущения). Затем вырабатывается ответный сигнал, который передается по нервам в соответствующие органы организма.

Видов внешних ощущений 6 (моторика не имеет отдельного органа чувств, но ощущения вызывает). Человек может испытывать 6 видов внешних ощущений: зрительные, слуховые, обонятельные, тактильные (осязательные), вкусовые и кинестетические ощущения[1].

Проводящие пути от органов чувств у человека — вестибулярный, слуховой, зрительный, обонятельный, осязательный и вкусовой пути центральной нервной системы.

Органы чувств у животных

Реакция на внешние воздействия (света, температуры, химических веществ и других раздражителей) у низших организмов обусловлена обычно не специальными органами, а общим свойством живого вещества — раздражимостью.

У высших организмов информацию воспринимают и передают специализированные органы чувств, приспособленные к восприятию сигналов определённой природы.

В процессе эволюции у животных сформировались органы чувств, специфические для их образа жизни, такие как электрорецепция, ощущение давления, терморецепция, магниторецепция.

Уильям Шекспир — Монолог Жака из комедии «Как вам это понравится»: Стих

Сенсо́рная депривáция (от лат. sensus — чувство и лат. deprivatio — потеря, лишение[1]) — частичное или полное прекращение внешнего воздействия на один или более орган чувств, которое приводит к снижению потока нервных импульсов в центральную нервную систему[1].

Сенсорная депривация может возникнуть при изоляции персонала в замкнутом пространстве (на подводной лодке, космическом корабле и т. п.); причём в космическом полёте развитию сенсорной депривации способствует состояние невесомости[1].

Самые простые устройства для депривации, такие, как повязка на глаза или затычки для ушей, уменьшают или убирают воздействие на зрение и слух, в то время как более сложные устройства могут «отключать» обоняние, осязание, вкус, температурные рецепторы и вестибулярный аппарат. Сенсорная депривация используется в нетрадиционной медицине, йоге, медитации, психологических экспериментах (например, с камерой сенсорной депривации), а также БДСМ-играх и для пыток и наказаний.

Короткие периоды сенсорной депривации имеют расслабляющее воздействие на человека, запускают процессы внутреннего подсознательного анализа, структурирования и сортировки информации, процессы самонастройки и стабилизации психики, в то время как длительное лишение внешних раздражителей может привести к чрезвычайному беспокойству, утере связи с реальностью, галлюцинациям, депрессии, неспособности концентрироваться и асоциальному поведению[2][3][4], которые впоследствии могут привести к посттравматическому стрессу. Эта особенность воздействия сенсорной депривации на личность человека через его органы чувств нашла широкое применение при ведении процедур форсированного дознания[5] (см. например, «пять методов» или «расширенные методы допроса»).

Изоляцио́нный экспериме́нт — эксперимент, который предполагает полную или частичную изоляцию человека или группы людей на строго оговорённое количество времени в рамках научного исследования и/или в рамках профессиональной подготовки. Изоляционный эксперимент проводится с целью изучения реакции организма на длительное пребывание в экстремальных условиях, изучение психологической совместимости в изолированной малой группе, моделирование нештатных ситуаций с необходимостью выполнения сложной операторской деятельности, а также отработки образцов и технологических режимов перспективных систем обеспечения жизнедеятельности, сбора и обработки медико-биологической и психологической информации.

История изоляционного эксперимента

Лингвистический эксперимент фараона Псамметиха I

Фараон Древнего Египта Псамметих I хотел экспериментальным путём узнать, какой язык является самым древним. Он предполагал, что если лишить детей возможности слышать чужую речь и подражать ей, то рано или поздно они начнут произносить слова, которые можно будет назвать самыми древними. Для этого Псамметих I отобрал двух младенцев и поместил их в условия полной изоляции. К младенцам был приставлен пастух, который ухаживал за ними. Через некоторое время один из детей начал говорить слово «бекос», протягивая руки к пастуху. Псамметих I выяснил, что это слово созвучно с фригийским обозначением хлеба. Таким образом в Древнем Египте фригийский язык признали самым древним.

Аналогичный эксперимент проводил Император Священной Римской империи Фридрих II, который предполагал, что дети, которые никогда не слышали человеческую речь, начнут говорить на самом первом языке, на котором общались Адам и Ева в Раю. Для этого он приказал изолировать двух младенцев и приставил нянек для ухода за детьми. Фридрих II велел им ухаживать за младенцами, но ни в коем случае не разговаривать. Итогом эксперимента стал тот факт, что дети остались немыми.

Изоляционный эксперимент Дональда Хебба

Дональд Хебб в 1950-х годах исследовал эффекты сенсорной депривации на аспирантах, чьё участие в эксперименте оплачивалось. Их поместили в тесные комнаты с кроватью и столом, чуть больше метра в ширину и двух метров в длину, где они должны были проводить время наедине с собой и своими мыслями. Для ограничения сенсорного восприятия аспиранты носили картонные рукава, светорассеивающие очки для уменьшения зрительных ощущений и П-образные подушки, которые закрывали уши. Изоляция испытуемых была частичная, так как научные сотрудники регулярно приносили им еду и отводили в туалет. Но эксперимент продлился всего неделю, хотя был рассчитан на шесть, так как никто не смог провести в изоляции такого рода больше недели. Большинство аспирантов думали, что посвятят время в изоляции построению планов и размышлениям о текущих учебных задачах, но оказалось, что в ситуации сенсорной изоляции невозможно сосредоточить свои мысли на чём-либо конкретном; кроме того, процесс мышления был нарушен и в других отношениях: почти у всех участников эксперимента начались галлюцинации. Кто-то видел в комнате собак, которых там не было, а другие слышали звуки музыкальной шкатулки или пение церковного хора.

Антон Чехов — Пари: Рассказ

I

Была темная, осенняя ночь. Старый банкир ходил у себя в кабинете из угла в угол и вспоминал, как пятнадцать лет тому назад, осенью, он давал вечер. На этом вечере было много умных людей и велись интересные разговоры. Между прочим говорили о смертной казни. Гости, среди которых было немало ученых и журналистов, в большинстве относились к смертной казни отрицательно. Они находили этот способ наказания устаревшим, непригодным для христианских государств и безнравственным. По мнению некоторых из них, смертную казнь повсеместно следовало бы заменить пожизненным заключением.

— Я с вами не согласен, — сказал хозяин-банкир. — Я не пробовал ни смертной казни, ни пожизненного заключения, но если можно судить a priori, то, по-моему, смертная казнь нравственнее и гуманнее заключения. Казнь убивает сразу, а пожизненное заключение медленно. Какой же палач человечнее? Тот ли, который убивает вас в несколько минут, или тот, который вытягивает из вас жизнь в продолжение многих лет?

— То и другое одинаково безнравственно, — заметил кто-то из гостей, — потому что имеет одну и ту же цель — отнятие жизни. Государство — не бог. Оно не имеет права отнимать то, чего не может вернуть, если захочет.

Среди гостей находился один юрист, молодой человек лет двадцати пяти. Когда спросили его мнения, он сказал:

— И смертная казнь и пожизненное заключение одинаково безнравственны, но если бы мне предложили выбирать между казнью и пожизненным заключением, то, конечно, я выбрал бы второе. Жить как-нибудь лучше, чем никак.

Поднялся оживленный спор. Банкир, бывший тогда помоложе и нервнее, вдруг вышел из себя, ударил кулаком по столу и крикнул, обращаясь к молодому юристу:

— Неправда! Держу пари на два миллиона, что вы не высидите в каземате и пяти лет.

— Если это серьезно, — ответил ему юрист, — то держу пари, что высижу не пять, а пятнадцать.

— Пятнадцать? Идет! — крикнул банкир. — Господа, я ставлю два миллиона!

— Согласен! Вы ставите миллионы, а я свою свободу! — сказал юрист.

И это дикое, бессмысленное пари состоялось! Банкир, не знавший тогда счета своим миллионам, избалованный и легкомысленный, был в восторге от пари. За ужином он шутил над юристом и говорил:

— Образумьтесь, молодой человек, пока еще не поздно. Для меня два миллиона составляют пустяки, а вы рискуете потерять три-четыре лучших года вашей жизни. Говорю — три-четыре, потому что вы не высидите дольше. Не забывайте также, несчастный, что добровольное заточение гораздо тяжелее обязательного. Мысль, что каждую минуту вы имеете право выйти на свободу, отравит вам в каземате всё ваше существование. Мне жаль вас!

И теперь банкир, шагая из угла в угол, вспоминал всё это и спрашивал себя:

— К чему это пари? Какая польза от того, что юрист потерял пятнадцать лет жизни, а я брошу два миллиона? Может ли это доказать людям, что смертная казнь хуже или лучше пожизненного заключения? Нет и нет. Вздор и бессмыслица. С моей стороны то была прихоть сытого человека, а со стороны юриста — простая алчность к деньгам…

Далее вспоминал он о том, что произошло после описанного вечера. Решено было, что юрист будет отбывать свое заключение под строжайшим надзором в одном из флигелей, построенных в саду банкира. Условились, что в продолжение пятнадцати лет он будет лишен права переступать порог флигеля, видеть живых людей, слышать человеческие голоса и получать письма и газеты. Ему разрешалось иметь музыкальный инструмент, читать книги, писать письма, пить вино и курить табак. С внешним миром, по условию, он мог сноситься не иначе, как молча, через маленькое окно, нарочно устроенное для этого. Всё, что нужно, книги, ноты, вино и прочее, он мог получать по записке в каком угодно количестве, но только через окно. Договор предусматривал все подробности и мелочи, делавшие заключение строго одиночным, и обязывал юриста высидеть ровно пятнадцать лет, с 12-ти часов 14 ноября 1870 г. и кончая 12-ю часами 14 ноября 1885 г. Малейшая попытка со стороны юриста нарушить условия, хотя бы за две минуты до срока, освобождала банкира от обязанности платить ему два миллиона.

В первый год заключения юрист, насколько можно было судить по его коротким запискам, сильно страдал от одиночества и скуки. Из его флигеля постоянно днем и ночью слышались звуки рояля. Он отказался от вина и табаку. Вино, писал он, возбуждает желания, а желания — первые враги узника; к тому же нет ничего скучнее, как пить хорошее вино и никого не видеть. А табак портит в его комнате воздух. В первый год юристу посылались книги преимущественно легкого содержания: романы с сложной любовной интригой, уголовные и фантастические рассказы, комедии и т. п.

Во второй год музыка уже смолкла во флигеле и юрист требовал в своих записках только классиков. В пятый год снова послышалась музыка и узник попросил вина. Те, которые наблюдали за ним в окошко, говорили, что весь этот год он только ел, пил и лежал на постели, часто зевал, сердито разговаривал сам с собою. Книг он не читал. Иногда по ночам он садился писать, писал долго и под утро разрывал на клочки всё написанное. Слышали не раз, как он плакал.

Во второй половине шестого года узник усердно занялся изучением языков, философией и историей. Он жадно принялся за эти науки, так что банкир едва успевал выписывать для него книги. В продолжение четырех лет по его требованию было выписано около шестисот томов. В период этого увлечения банкир между прочим получил от своего узника такое письмо: «Дорогой мой тюремщик! Пишу вам эти строки на шести языках. Покажите их сведущим людям. Пусть прочтут. Если они не найдут ни одной ошибки, то умоляю вас, прикажите выстрелить в саду из ружья. Выстрел этот скажет мне, что мои усилия не пропали даром. Гении всех веков и стран говорят на различных языках, но горит во всех их одно и то же пламя. О, если бы вы знали, какое неземное счастье испытывает теперь моя душа оттого, что я умею понимать их!» Желание узника было исполнено. Банкир приказал выстрелить в саду два раза.

Затем после десятого года юрист неподвижно сидел за столом и читал одно только Евангелие. Банкиру казалось странным, что человек, одолевший в четыре года шестьсот мудреных томов, потратил около года на чтение одной удобопонятной и не толстой книги. На смену Евангелию пошли история религий и богословие.

В последние два года заточения узник читал чрезвычайно много, без всякого разбора. То он занимался естественными науками, то требовал Байрона или Шекспира. Бывали от него такие записки, где он просил прислать ему в одно и то же время и химию, и медицинский учебник, и роман, и какой-нибудь философский или богословский трактат. Его чтение было похоже на то, как будто он плавал в море среди обломков корабля и, желая спасти себе жизнь, жадно хватался то за один обломок, то за другой!

II

Старик-банкир вспоминал всё это и думал:

«Завтра в 12 часов он получает свободу. По условию, я должен буду уплатить ему два миллиона. Если я уплачу, то всё погибло: я окончательно разорен…»

Пятнадцать лет тому назад он не знал счета своим миллионам, теперь же он боялся спросить себя, чего у него больше — денег или долгов? Азартная биржевая игра, рискованные спекуляции и горячность, от которой он не мог отрешиться даже в старости, мало-помалу, привели в упадок его дела, и бесстрашный, самонадеянный, гордый богач превратился в банкира средней руки, трепещущего при всяком повышении и понижении бумаг.

— Проклятое пари! — бормотал старик, в отчаянии хватая себя за голову. — Зачем этот человек не умер? Ему еще сорок лет. Он возьмет с меня последнее, женится, будет наслаждаться жизнью, играть на бирже, а я, как нищий, буду глядеть с завистью и каждый день слышать от него одну и ту же фразу: «Я обязан вам счастьем моей жизни, позвольте мне помочь вам!» Нет, это слишком! Единственное спасение от банкротства и позора — смерть этого человека!

Пробило три часа. Банкир прислушался: в доме все спали и только слышно было, как за окнами шумели озябшие деревья. Стараясь не издавать ни звука, он достал из несгораемого шкапа ключ от двери, которая не отворялась в продолжение пятнадцати лет, надел пальто и вышел из дому.

В саду было темно и холодно. Шел дождь. Резкий сырой ветер с воем носился по всему саду и не давал покоя деревьям. Банкир напрягал зрение, но не видел ни земли, ни белых статуй, ни флигеля, ни деревьев. Подойдя к тому месту, где находился флигель, он два раза окликнул сторожа. Ответа не последовало. Очевидно, сторож укрылся от непогоды и теперь спал где-нибудь на кухне или в оранжерее.

«Если у меня хватит духа исполнить свое намерение, — подумал старик, — то подозрение прежде всего падет на сторожа».

Он нащупал в потемках ступени и дверь и вошел в переднюю флигеля, затем ощупью пробрался в небольшой коридор и зажег спичку. Тут не было ни души. Стояла чья-то кровать без постели да темнела в углу чугунная печка. Печати на двери, ведущей в комнату узника, были целы.

Когда потухла спичка, старик, дрожа от волнения, заглянул в маленькое окно.

В комнате узника тускло горела свеча. Сам он сидел у стола. Видны были только его спина, волосы на голове да руки. На столе, на двух креслах и на ковре, возле стола, лежали раскрытые книги.

Прошло пять минут, и узник ни разу не шевельнулся. Пятнадцатилетнее заточение научило его сидеть неподвижно. Банкир постучал пальцем в окно, и узник не ответил на этот стук ни одним движением. Тогда банкир осторожно сорвал с двери печати и вложил ключ в замочную скважину. Заржавленный замок издал хриплый звук, и дверь скрипнула. Банкир ожидал, что тотчас же послышится крик удивления и шаги, но прошло минуты три, и за дверью было тихо по-прежнему. Он решился войти в комнату.

За столом неподвижно сидел человек, не похожий на обыкновенных людей. Это был скелет, обтянутый кожею, с длинными женскими кудрями и с косматой бородой. Цвет лица у него был желтый, с землистым оттенком, щеки впалые, спина длинная и узкая, а рука, которою он поддерживал свою волосатую голову, была так тонка и худа, что на нее было жутко смотреть. В волосах его уже серебрилась седина, и, глядя на старчески изможденное лицо, никто не поверил бы, что ему только сорок лет. Он спал… Перед его склоненною головой на столе лежал лист бумаги, на котором было что-то написано мелким почерком.

«Жалкий человек! — подумал банкир. — Спит и, вероятно, видит во сне миллионы! А стоит мне только взять этого полумертвеца, бросить его на постель, слегка придушить подушкой, и самая добросовестная экспертиза не найдет знаков насильственной смерти. Однако прочтем сначала, что он тут написал».

Банкир взял со стола лист и прочел следующее:

«Завтра в 12 часов дня я получаю свободу и право общения с людьми. Но прежде, чем оставить эту комнату и увидеть солнце, я считаю нужным сказать вам несколько слов. По чистой совести и перед богом, который видит меня, заявляю вам, что я презираю и свободу, и жизнь, и здоровье, и всё то, что в ваших книгах называется благами мира.

Пятнадцать лет я внимательно изучал земную жизнь. Правда, я не видел земли и людей, но в ваших книгах я пил ароматное вино, пел песни, гонялся в лесах за оленями и дикими кабанами, любил женщин… Красавицы, воздушные, как облако, созданные волшебством ваших гениальных поэтов, посещали меня ночью и шептали мне чудные сказки, от которых пьянела моя голова. В ваших книгах я взбирался на вершины Эльбруса и Монблана и видел оттуда, как по утрам восходило солнце и как по вечерам заливало оно небо, океан и горные вершины багряным золотом; я видел оттуда, как надо мной, рассекая тучи, сверкали молнии; я видел зеленые леса, поля, реки, озера, города, слышал пение сирен и игру пастушеских свирелей, осязал крылья прекрасных дьяволов, прилетавших ко мне беседовать о боге… В ваших книгах я бросался в бездонные пропасти, творил чудеса, убивал, сжигал города, проповедовал новые религии, завоевывал целые царства…

Ваши книги дали мне мудрость. Всё то, что веками создавала неутомимая человеческая мысль, сдавлено в моем черепе в небольшой ком. Я знаю, что я умнее всех вас.

И я презираю ваши книги, презираю все блага мира и мудрость. Всё ничтожно, бренно, призрачно и обманчиво, как мираж. Пусть вы горды, мудры и прекрасны, но смерть сотрет вас с лица земли наравне с подпольными мышами, а потомство ваше, история, бессмертие ваших гениев замерзнут или сгорят вместе с земным шаром.

Вы обезумели и идете не по той дороге. Ложь принимаете вы за правду и безобразие за красоту. Вы удивились бы, если бы вследствие каких-нибудь обстоятельств на яблонях и апельсинных деревьях вместо плодов вдруг выросли лягушки и ящерицы или розы стали издавать запах вспотевшей лошади; так я удивляюсь вам, променявшим небо на землю. Я не хочу понимать вас.

Чтоб показать вам на деле презрение к тому, чем живете вы, я отказываюсь от двух миллионов, о которых я когда-то мечтал, как о рае, и которые теперь презираю. Чтобы лишить себя права на них, я выйду отсюда за пять часов до условленного срока и таким образом нарушу договор…»

Прочитав это, банкир положил лист на стол, поцеловал странного человека в голову, заплакал и вышел из флигеля. Никогда в другое время, даже после сильных проигрышей на бирже, он не чувствовал такого презрения к самому себе, как теперь. Придя домой, он лег в постель, но волнение и слезы долго не давали ему уснуть…

На другой день утром прибежали бледные сторожа и сообщили ему, что они видели, как человек, живущий во флигеле, пролез через окно в сад, пошел к воротам, затем куда-то скрылся. Вместе со слугами банкир тотчас же отправился во флигель и удостоверил бегство своего узника. Чтобы не возбуждать лишних толков, он взял со стола лист с отречением и, вернувшись к себе, запер его в несгораемый шкап.

Ну расписал, так расписал! ))) Спасибо.

Чувствознание есть сердечное постижение мира, так называемое прямое познание действительности — не умом, но сердцем — условно говоря, интуиция, или шестое чувство.

Это состояние помогает преодолевать возникающее противоречие между эмоциональным и рациональным путём познания и представляет собой более высокую ступень человеческой эволюции. Оно связано с непосредственным познаванием явлений тонкоматериального мира — мира мыслей и чувств.

Сенсо́рная депривáция (от лат. sensus — чувство и лат. deprivatio — потеря, лишение[1]) — частичное или полное прекращение внешнего воздействия на один или более орган чувств, которое приводит к снижению потока нервных импульсов в центральную нервную систему[1].

Сенсорная депривация может возникнуть при изоляции персонала в замкнутом пространстве (на подводной лодке, космическом корабле и т. п.); причём в космическом полёте развитию сенсорной депривации способствует состояние невесомости[1].

Самые простые устройства для депривации, такие, как повязка на глаза или затычки для ушей, уменьшают или убирают воздействие на зрение и слух, в то время как более сложные устройства могут «отключать» обоняние, осязание, вкус, температурные рецепторы и вестибулярный аппарат. Сенсорная депривация используется в нетрадиционной медицине, йоге, медитации, психологических экспериментах (например, с камерой сенсорной депривации), а также БДСМ-играх и для пыток и наказаний.

Короткие периоды сенсорной депривации имеют расслабляющее воздействие на человека, запускают процессы внутреннего подсознательного анализа, структурирования и сортировки информации, процессы самонастройки и стабилизации психики, в то время как длительное лишение внешних раздражителей может привести к чрезвычайному беспокойству, утере связи с реальностью, галлюцинациям, депрессии, неспособности концентрироваться и асоциальному поведению[2][3][4], которые впоследствии могут привести к посттравматическому стрессу. Эта особенность воздействия сенсорной депривации на личность человека через его органы чувств нашла широкое применение при ведении процедур форсированного дознания[5] (см. например, «пять методов» или «расширенные методы допроса»).

Изоляцио́нный экспериме́нт — эксперимент, который предполагает полную или частичную изоляцию человека или группы людей на строго оговорённое количество времени в рамках научного исследования и/или в рамках профессиональной подготовки. Изоляционный эксперимент проводится с целью изучения реакции организма на длительное пребывание в экстремальных условиях, изучение психологической совместимости в изолированной малой группе, моделирование нештатных ситуаций с необходимостью выполнения сложной операторской деятельности, а также отработки образцов и технологических режимов перспективных систем обеспечения жизнедеятельности, сбора и обработки медико-биологической и психологической информации.

История изоляционного эксперимента

Лингвистический эксперимент фараона Псамметиха I

Фараон Древнего Египта Псамметих I хотел экспериментальным путём узнать, какой язык является самым древним. Он предполагал, что если лишить детей возможности слышать чужую речь и подражать ей, то рано или поздно они начнут произносить слова, которые можно будет назвать самыми древними. Для этого Псамметих I отобрал двух младенцев и поместил их в условия полной изоляции. К младенцам был приставлен пастух, который ухаживал за ними. Через некоторое время один из детей начал говорить слово «бекос», протягивая руки к пастуху. Псамметих I выяснил, что это слово созвучно с фригийским обозначением хлеба. Таким образом в Древнем Египте фригийский язык признали самым древним.

Аналогичный эксперимент проводил Император Священной Римской империи Фридрих II, который предполагал, что дети, которые никогда не слышали человеческую речь, начнут говорить на самом первом языке, на котором общались Адам и Ева в Раю. Для этого он приказал изолировать двух младенцев и приставил нянек для ухода за детьми. Фридрих II велел им ухаживать за младенцами, но ни в коем случае не разговаривать. Итогом эксперимента стал тот факт, что дети остались немыми.

Изоляционный эксперимент Дональда Хебба

Дональд Хебб в 1950-х годах исследовал эффекты сенсорной депривации на аспирантах, чьё участие в эксперименте оплачивалось. Их поместили в тесные комнаты с кроватью и столом, чуть больше метра в ширину и двух метров в длину, где они должны были проводить время наедине с собой и своими мыслями. Для ограничения сенсорного восприятия аспиранты носили картонные рукава, светорассеивающие очки для уменьшения зрительных ощущений и П-образные подушки, которые закрывали уши. Изоляция испытуемых была частичная, так как научные сотрудники регулярно приносили им еду и отводили в туалет. Но эксперимент продлился всего неделю, хотя был рассчитан на шесть, так как никто не смог провести в изоляции такого рода больше недели. Большинство аспирантов думали, что посвятят время в изоляции построению планов и размышлениям о текущих учебных задачах, но оказалось, что в ситуации сенсорной изоляции невозможно сосредоточить свои мысли на чём-либо конкретном; кроме того, процесс мышления был нарушен и в других отношениях: почти у всех участников эксперимента начались галлюцинации. Кто-то видел в комнате собак, которых там не было, а другие слышали звуки музыкальной шкатулки или пение церковного хора.