Война решительно разделила население украинского государства. Всего-то пару лет назад мы вместе праздновали Новый год, пели застольные песни и ездили друг к другу в гости. А сегодня мы – враги, неспособные на другие чувства, кроме ненависти. Как же такое смогло случиться и когда мы снова обретем счастье добрососедства?!

Если просто оглядеться вокруг и оценить качество жизни, то, безусловно, можно отметить в Донбассе определенный прогресс. Рынки наполнены товарами, пенсии и социальные выплаты относительно регулярно выплачиваются. Ремонтируются дороги, выдается гуманитарная помощь, работают школы, детские сады и больницы. Даже ассортимент лекарств уже пополнился в аптеках за счет поставок из России. При желании даже глупую и унизительную транспортную блокаду легко можно преодолеть, проделав хороший крюк по территории Российской Федерации. Самое время поостыть от революционного романтизма, перевести дух, залатать дыры на простреленной крыше и вспомнить старых друзей. Дождливым октябрьским днем я решила провести социологический экскурс в дебри своей телефонной книжки и выяснить: а почему же за два года войны, ожесточенных обстрелов и бомбежек в Донецке никто из моих родственников и знакомых, живущих на Украине, так и не поинтересовался, а мы вообще тут живы еще? Мне стало интересно, а чем дышат люди по ту сторону блокады? Не все же под прессингом украинской пропаганды превратились в тотальных русофобов! Не может быть, чтобы люди, которые дарили мне улыбки и комплименты два года назад, сегодня стали желать мне смерти! Интересные результаты получились у моего исследования, и хотя оно нисколько не претендует на научность, но все же иллюстрирует некоторые аспекты трансформации личности под действием заразной массовой истерии.

Антонина Павловна – моя бывшая коллега. Она покинула Донецк с первыми бомбежками, ее квартира расположена в Петровском районе, где было разрушено немало домов. Я ее нисколько не осуждаю. Не каждый выдержит жить в постоянном страхе. В мае-июне 2014 года мы вместе следили за событиями в Славянске, кусали кулаки и размазывали слезы, вместе верили в скорую победу и не могли представить обстрелы «градами» жилых кварталов Донецка. А потом она все бросила и уехала в Одессу. В последнем телефонном разговоре, еще в июле 2014 года, она как будто просила прощения и оправдывалась. Она взахлеб рассказывала, как попала под обстрел и два часа вгрызалась в землю, пытаясь схорониться хоть в какой-нибудь канаве. Тогда еще мы плыли в одной лодке, были по одну сторону барьера и точно знали, кто наш враг. Прошло полтора года… Она вычеркнула мой номер из своей телефонной книжки, а когда узнала меня по голосу, то настолько смешалась, что несколько секунд вообще не знала, что сказать. Разговор никак не клеился, было неловко обсуждать политические темы. Возможно, она боялась прослушки, слежки и преследований за связи с сепаратистами. Я не стала провоцировать у нее неприятности, и спрашивала исключительно о здоровье, бытовых проблемах, пенсии. Оказалось, о