«Я стою на пороге исполнения моей мечты семилетней давности. В 2003 году я впервые побывал на Байкале. Пройдя по берегам озера, я обнаружил там на равном удалении друг от друга деревянные избы, в которых жили странные и счастливые отшельники».

«Я один. Горы вдруг начинают выглядеть строже. Ландшафт являет собой потрясающее зрелище. Берег бросается мне в глаза. Удивительно, как много внимания к вещам один человек отнимает у другого. Присутствие кого-то делает мир бледнее. Одиночество возвращает радость от созерцания предметов».

«Славяне могут часами сидеть у окна и смотреть, как вода на стекле превращается в бусинки. Иногда они встают, придумывают страну, делают революцию и возвращаются в свои жарко натопленные комнаты мечтать у окна. Зимой им вообще нет нужды часто выходить на улицу, поэтому они бесконечно швыркают чай».

«Вечером за супом происходит беседа. Из нее становится ясным, что миром правят евреи, что Сталин был настоящим вождем, что русские непобедимы (Гитлер, этот карлик, сломал о них зубы), что коммунизм — это великолепная система, а землетрясение в Гаити было вызвано волной от взрыва американской бомбы. Что историки, описывавшие ГУЛАГ, — антипатриоты, а все французы — гомосексуалисты. Я понимаю, что не смогу часто приходить сюда в гости».

«13 апреля. Можно жить на краю огромного катка (зимний Байкал. — Авт.), питаться икрой, медвежьими лапами и лосиной печенью, одеваться в шкуры нерпы, ходить по лесу с оружием наперевес, каждый день быть участником одной из самых прекрасных пьес земли, когда первые солнечные лучи касаются льда, и все же мечтать о жизни в квартире, напичканной робототехникой и хайтековскими гаджетами. Искушение стать отшельником всегда идет по неизменному циклу. Сначала надо заиметь изжогу от современной городской жизни, чтобы начать тосковать по дымящейся трубе избушки на лесной поляне.

И лишь когда не можешь больше двигаться в жиру конформизма, когда сало комфорта заключает тебя в оболочку, ты созрел для зова тайги».