Хмурым февральским утром 2002 года в сверкающем фойе пансионата «Бор» было тесно и накурено, почти как в тамбуре утренней электрички. В школе подготовки кадров для «Единой России» шла вторая неделя учебы: ежедневно с 9 утра до 11 ночи студенты — кандидаты в руководители партячеек — слушали лекции министров и отдувались на семинарах. Но в то утро «студенческие» ряды разбавили действующие депутаты Госдумы. В годовщину отмены крепостного права к «медведям» приехал представитель их «главного помещика» — Владислав Сурков. Хороших новостей для собравшихся у него не было.

— Больному перед смертью всегда становится немного легче, — с ходу озадачил он собравшихся своей трактовкой кажущейся политической стабильности. — Нельзя же все время находиться на искусственном дыхании, под капельницей! Надо быть умными, чтобы выжить. Самое главное — активизировать мыслительный процесс.

Казалось, по залу распространяется настойчивый скрип — то ли извилин, то ли стиснутых от обиды зубов. Ведь здесь сидели люди, уже успевшие привыкнуть к мысли, что они в чем-то великие, а с ними вот так, без почтения… Дальше — больше.

— Интеллектуальная жизнь партии — на нуле, — громил Сурков собравшихся. — Хоть бы какие-нибудь интересные высказывания. Хотя бы «хотели как лучше, получилось как всегда». А ведь ничего…

«Единороссы» привыкли прерывать речи своих вождей бурными и продолжительными аплодисментами, но сейчас им было не до этого.

— Слушай, а чего он их носами по столу возит? — перешептывались на галерке студенты.

— Наверное, хочет из них людей сделать, — слышалось в ответ.

—… Ходоки-агитаторы, — ругался Сурков.

— Не получится, — заключили «студенты».

Сурков тем временем решил взбодрить приунывшую аудиторию и сменил гнев на милость:

— Впрочем, если вы будете спать, коллеги, ничего страшного не произойдет. Мы будем рассматривать вашу партию как прицепной вагон, а кочегарить будем сами.