«Ах снег-снежок, белая метелица, если х*й не стоит — нех*й канителится (с)

Ты думал собой осчастливить весь свет,
Сияньем его озарить,
Но ветер подул, и тебя больше нет…
Кого ты хотел удивить?

Скажи мне, чему ты рад?
Постой, оглянись назад.
Постой, оглянись назад, и ты увидишь,
Как вянет листопад,
И вороны кружат,
Там, где раньше был цветущий сад.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.

Политическая оценка происходящего в БССР неинтересна, тут все давно понятно – интересна тут может быть только эстетика зла. Тоталитаризм в Белоруссии – с рождения уставший, лишенный энергетики и убедительности; в нем нет восточного темперамента или северной жестокости, нет размаха и веры в утопию. Тут все очень вторично, вторая-третья копия зла, пиратская версия с устаревшим интерфейсом: Белоруссия – кукольный крепостной театр, Лукашенко – Карабас в генеральской форме.

Лукашенко также напоминает сказочного злодея из советских кинофильмов, вроде Кащея в исполнении актера Филиппенко, и справиться с ним под силу не столько рыцарю, сколько Ивану-дураку: победить зло тут можно не силой, а только взаимным идиотизмом. Справиться с таким сказочным ужасом (который, впрочем, калечит людей по-настоящему) можно только случайным, нелепым образом. Недаром в сказках какие-то замки, где окопался дракон, или подземелья, полные ползучих гадов, разрушаются с помощью одних символических жестов: от петушиного крика, зеркальца или трижды произнесенного нужного слова.

Свежая история с празднованием Дня независимости, когда «своим» запретили хлопать во время речи президента, чтобы их не приняли за протестантов, – это уже просто ухохотаться можно. Так и злодей в сказке: желая обезопасить себя, запрещает подданным смеяться или отменяет понедельники. Хорошо бы специальным указом запретить гражданам Белоруссии хлопать вообще, а для каждой овации теперь получать специальное разрешение по месту жительства.

Если бы пятьсот человек друг за другом произносили, например, фразу «Слава Александру Лукашенко!» – их бы за это тоже хватали и волокли в кутузку, потому что абсурдность этой фразы сегодня в Белоруссии понятна даже ОМОНу.

Поставить молчание на службу протесту, превратить молчание в перформанс – это возможно только в игрушечно-жестоком мире Лукашенко. Тоталитаризм отличается как официальным единомыслием, так и неофициальным: Лукашенко за 15 лет добился того, что все хотят, а точнее не хотят, только одного. Тут главный мотив – не ненависть, не раздражение, а усталость: усталых революций мир еще не знал, но вот они происходят.

Тоталитаризм построен на недоговорках и намеках: главное – не что говорится вслух, а что подразумевается. Протестанты используют ту же материю, матрицу тоталитаризма. Благодаря царствующему единомыслию то, о чем они молчат на площади, прекрасно понимают и сами собравшиеся, и прохожие, и ОМОН, и главный адресат этого молчания. Это его и бесит в первую очередь – что он догадывается, «о чем это» – а не то, что они собираются.

в мире, где активность давно заменена имитацией активности, а, стало быть, и имитацией смысла и речи – молчание оказалось действеннее: именно в силу простой человеческой способности к воображению.

Писатель Сорокин как-то сказал, что общая черта советских вождей революции – то, что они умели хорошо пиз… ть. В новелле «Падеж» оратор выкрикивает нечто бессмысленное, набор звуков, но люди его хорошо понимают, потому что для стада важен не смысл, а энергия послания. Этим приемом пользуется любая власть – заговаривая, забалтывая толпу при помощи пустых языковых конструкций. Именно поэтому любая власть, как и нынешняя белорусская, пугается намеренного молчания, потому что оно провоцирует воображение. Дойдет ли до того, что в мире имитации самым сильным оружием станет бездействие – взамен фальшивому действию?

Власть окружила себя звуковым шумом, присвоила все слова, наштамповала ведущих, которые щебечут обо всем, кроме важного и главного, то есть превратила слова в звуковой фон. Что остается в таком случае честного? – только молчать или смеяться. Революция смеха – еще один вариант будущего. Если в следующий раз на площадь выйдут три, пять тысяч человек и начнут просто ржать – они нанесут Карабасу обиду, несовместимую с его сакральным статусом, а без такого статуса Карабас почти уже ничто.

«Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! (Народ безмолвствует.)».

Зря Вы со стороны судите о чужой древесине. Ой, зря…

Разве я и Архангельский не можем изложить свои точки зрения открыто?

армия и менты суперски прикормлены (получают больше врачей. они-ж не самоубийцы такой режим валить!)

(Tonton Macoutes)— гаитянская гвардия (добровольцы национальной безопасности — Milice de Volontaires de la Sécurité Nationale, название с 1971 г.), служившие опорой режима Франсуа Дювалье. Отличительной особенностью тонтон-макутов были солнцезащитные очки, джинсовые рубашки и соломенные шляпы.

Прозвище «тонтон-макуты» связано с креольским мифом о дяде (Tonton), который похищает и наказывает непослушных детей, запихивая их в мешок (Macoute) и затем съедая.

Дювалье создал это формирование в 1959 г. в связи с тем, что он не доверял гаитянской армии, которая пыталась его свергнуть. Бизнесмен Батч Эштон (Butch Ashton) утверждает, что власти США поддерживали создание этого формирования и обучением тонтон-макутов занимался Корпус морской пехоты США. Тонтон-макуты были вооружены мачете и огнестрельным оружием. Их главой в конце 1960 — начале 1970-х годов был Лукнер Камброн (Luckner Cambronne), которого прозвали «карибским вампиром» за жестокость. Он обогащался за счет вымогательств, а также за счет продажи трупов и крови университетам и больницам США.

Батьке сегодня досталось. То с Гитлером, то со Сталиным сравнивают. Осталось тольки Александра (кстати) Македонского и Наполеона вспомнить

Франсуа Дювалье (гаит. креольск. Franswa Divalye, фр. François Duvalier, известный также как «Папа Док»; род., вероятно, 14 апреля 1907, умер 21 апреля 1971) — диктатор, бессменный президент Гаити с 1957 года до самой своей смерти.