В 1995-м под Владимиром я попал в аварию: на обледенелой дороге занесло в ложбинку, не справился с управлением, перевернулся. Когда мне сделали рентген, оказалось, что позвоночник сломан.

И у меня началась новая жизнь.

В Москве операцию мне делать отказались. В Европе сказали, что я всю жизнь буду передвигаться на коляске. Мне был 31 год, маленькие дети и молодая жена. Я лежу, и у меня дикие боли. Бутылка водки на завтрак, бутылка — в обед, бутылка — на ужин. Через два года мне сделали операцию в травматологическом отделении горбольницы на улице Саляма Адиля. Врачи — золотые, только у них не было ни медикаментов, ни обезболивающих, ни шовного материала. У меня благодаря старым связям была возможность достать имплантаты-пластины, фиксирующие позвоночник… Но вы понимаете, какая штука: там в отделение хирургии бомжи попадали по два-три человека в месяц, и вот им швы накладывали рыболовной леской. И меня, конечно, это ужасно раздражало: я лично к тому моменту заплатил около миллиона долларов налогов, а оказалось, их государству не хватило даже на шовный материал.

Два года я лежал, мои предприятия работали, но без Чапая и все мое дело быстро загнулось.

Я остался без денег — спинальный инвалид, еле хожу, никаких перспектив. В 1998-м я стал создавать инвалидские фонды: в то время, в конце 1990-х появились, на мой взгляд, довольно перспективные законы о благотворительности. РПЦ разрешили торговать сигаретами и алкоголем, афганцы друг друга на кладбищах перестреляли, зато государство вместе с благотворительными фондами финансировало какие-то проекты. Мы занимались тем, что отправляли инвалидов на курорты. Человек триста инвалидов мы обеспечивали.

В 2001 году финансирование прекратилось. Ну, какие-то деньги у меня все же были, и я построил себе домик в деревне Колионово за сто километров от Москвы. Хотелось уехать подальше и устроить себе берлогу. Мне сделали еще одну операцию на позвоночнике. А в 2004-м у меня обнаружили рак.

Блин, опять, еб твою мать! Куча операций полостных, метастазы. После десятой