Свое тюремное заключение я с самого начала оценивал именно как “долгие каникулы у бедных родственников”(все очень скромно и все зовут друг друга “братуха”) или некое “опасное приключение”.
...
Человека, проведшего юность в походах, трудно поразить таким спартанским бытом и скромной диетой. В плане же человеческом, духовном если можно так выразиться, тоже не обнаружилось особых сложностей.
...
Во многом крепка наша “неблагополучная, уличная молодежь”. Драки, крови не боится, про “понятия” в общих чертах в курсе, ко многому может приспособиться, многому может научиться, но тюрьма не на это проверяет, а на наличие какой-никакой духовненькой культурки. От этого и все проблемы, от этого и положение на общережимных зонах паршивое. Оказавшись в одной лодке, жрут друг друга от страха почем зря – я не сожру, так меня сожрут. И очень тяжело понимающему человеку долго вблизи смотреть на эту ускоренную, по сравнению с тем, что за колючкой, версию геноцида нации.
...
Свои самые страшные тюрьмы мы носим внутри себя самих, и я вполне обжил и обустроил свою с тех пор, как старый зэк, сидевший еще при Союзе, сказал мне в тубанаре Матросской тишины – “Месяц! Ээээ… Да ни черта ты еще не понял в одиночках!”
...
У нас на тюрьме сидел один парень, который успел послужить в современных ВС РФ.
Пару раз говорил — "В тюрьме лучше".
Впрочем, он ещё до зоны не доехал.
А еще сидел белорус, только что отслуживший в ВС Белоруссии. Тот рассказывал, что в белорусской армии, конечно, тоже не тотальный орднунг, но и не так запущено, как у нас.