— Ближний Восток — самая обсуждаемая сегодня тема в области международной политики. Как вы видите возможное развитие ситуации в регионе и почему, по вашему мнению, именно сейчас дошло до такого развития событий?

— Сценарий израильского или американского нападения на Иран существует уже более 20 лет. В 2003 году, когда США и их союзники вторглись в Ирак, постоянно звучала фраза: «Следующая остановка — Иран». Но израильская армия снова и снова говорила: «Нет». Они говорили, что эта задача им не по плечу. И этот сценарий всегда подразумевал исключительно атаку на ядерные объекты. Многие аналитики тогда считали, что это не уничтожит иранскую ядерную программу, а только отсрочит ее на несколько лет. То, что произошло 13 июня, было не просто атакой на различные институты, ядерные объекты, военные учреждения, но и казнью 60–80 гражданских лиц: ученых, университетских профессоров, дипломатов. И кроме того — устранением командной цепи.

С помощью маленьких дронов, которые были спрятаны за месяцы до атаки, были убиты ключевые фигуры в разведслужбах, в военных структурах — как в Корпусе стражей исламской революции, так и в армии. Это значит, все, что происходит с 13 июня, может происходить только при широкомасштабном участии диверсантов и предателей. Мне всегда было ясно, что в Иране ведется шпионаж и что британцы, американцы, израильтяне имеют там свое влияние. Но то, что происходит сейчас, — это одна огромная диверсия. Многое из этого было бы невозможно, если бы сотни, тысячи иранцев не сотрудничали с израильтянами, с американцами.

— Я обратил внимание на реакцию западных стран, например ЕС, и в частности Германии, на действия Израиля. Там готовы признать законными экзистенциальные угрозы Израилю, но не слышат, когда об угрозах своей безопасности в контексте Украины говорит Россия. Почему так происходит?

— Для Израиля делают исключения. Вы, возможно, знаете немецкое слово Narrenfreiheit (нем. Narr — шут, Freiheit — свобода; этимология отсылает к свободе, которой исторически могут пользоваться придворные шуты, выходя за рамки общепринятого обращения; сегодня означает возможность по тем или иным причинам действовать за рамками общепринятых норм и правил — прим. ТАСС).

Это касается всей их линии аргументации. Израиль постоянно говорит о превентивной самообороне. Они делали это еще в 1967 году, потом в 1982 и 2006 годах против Ливана — это всегда была превентивная самооборона. Некоторое время они еще старались как-то обосновывать это с точки зрения международного права, но сейчас они даже не пытаются. И конечно же, такие страны, как Германия или Австрия, всегда будут стоять за Израилем. Причем не просто за Израилем — они стоят за [премьер-министром Биньямином] Нетаньяху. Хотя большая часть израильского населения уже не поддерживает Нетаньяху, Берлин и Вена стоят за него горой.

— В этом регионе существуют важные транспортные коридоры, и высказывались мнения, что Иран может перекрыть Ормузский пролив. Как вы считаете, как этот кризис может повлиять на цены, например, на нефть?

— Цены на нефть не так уж сильно выросли. До вчерашнего, позавчерашнего дня они поднялись на 13–14%, но затем стабилизировались на уровне около $75. Это означает, что цена на нефть сейчас там же, где была два месяца назад. Мы наблюдали их снижение из-за мировой экономической конъюнктуры, которая сейчас в плохом состоянии. К тому же страны ОПЕК за последние восемь месяцев повысили предложение нефти на рынке. Я не считаю, что даже если Ормузский пролив будет закрыт, произойдет резкий рост цен. Возможно, они поднимутся до $90–100 за баррель, но даже если это и произойдет, то лишь на несколько дней. Просто из-за плачевного состояния конъюнктуры рынка. И даже если 20% поставок нефти выпадут, она найдет другие пути, будет доставляться какими-то альтернативными маршрутами. В 1980-х годах Ормузский пролив был постоянно заблокирован из-за ирано-иракской войны. Тогда горели нефтеперерабатывающие заводы, танкеры. Но цена на нефть тогда снижалась, потому что нефть закупали в других местах и из-за экономической рецессии. Сейчас мы имеем дело с рецессией куда более масштабной. Мировая экономика в данный момент куда более уязвима, чем в 1980-х. Я не ожидаю цены в $200–300, как предполагают некоторые.

— Несколько дней назад президент США Дональд Трамп, один из самых обсуждаемых политиков последних месяцев, покинул саммит G7 раньше, чем планировалось. А теперь говорят, что программа саммита НАТО будет сокращена, чтобы Трамп не мог покинуть его преждевременно. С вашей точки зрения, это кризис этих форматов или просто шоу?

— Я не слышала об изменении программы саммита НАТО, но, конечно, у Трампа сейчас много дел. Поэтому я понимаю, что ее могут сократить, чтобы он успел поучаствовать во всех ключевых мероприятиях. Но его отношение к НАТО совершенно особое. Конечно же, другие члены альянса понимают, что без США они ничто. Только одно государство в НАТО может играть ключевую роль в поставках оружия на Украину. Остальные члены альянса не могут их компенсировать. Поэтому все вынуждены ориентироваться на Дональда Трампа. Сколько НАТО еще протянет — покажет время. И я не считаю, что США могут выйти из альянса, как полагают некоторые. Скорее вижу большую проблему со стороны Брюсселя, с учетом того, что ЕС все активнее превращается в военный блок.

То есть Евросоюз фактически сам себе присваивает полномочия, которых у него юридически нет. Они покушаются на то, чем никогда не занимались. Формируется военный союз, который в нынешней правовой конструкции просто не должен существовать. Ведь вопросы обороны и внешней политики не относятся к наднациональной компетенции. Тем не менее Европейская комиссия все активнее вмешивается, забирает эти полномочия под свой контроль. И если ЕС действительно удастся наладить совместное производство оружия на территории Украины, как того желает канцлер ФРГ Фридрих Мерц, и не только он, это будет во вред НАТО. Тогда у Европы появится собственный военно-политический альянс, а НАТО отойдет на второй план. И с точки зрения России встает логичный вопрос: долгие годы утверждалось, что вступление Украины в НАТО исключено. Вступление в ЕС — пожалуйста. Но, учитывая военный вектор развития ЕС, Россия уже не может быть равнодушна к тому, вступит ли в объединение Украина.

— А вообще может ли Украина вступить в ЕС через 5, 10 лет или позже?

— Я не уверена, будет ли к тому моменту ЕС существовать в нынешнем виде. С середины 1990-х годов Европейский союз постоянно расширялся, но не углублял интеграцию. Попытки реформ, например принятие общей конституции, провалились. Не удалось реализовать и другие механизмы. И поскольку углубление связей провалилось, началось расширение. Сейчас мы имеем союз из 27 стран. Даже если их число сократится до 18 или 15 — система все равно не будет работать.

— Что касается Украины, сейчас в Стамбуле впервые за три года идут прямые переговоры между Москвой и Киевом. Продвинут ли, на ваш взгляд, эти переговоры политическое урегулирование или речь пока идет исключительно о гуманитарной повестке?

— Речь идет исключительно о гуманитарных вопросах — обмен военнопленными, передача тел погибших. Мы пока не находимся на стадии политических переговоров. Россия действительно представила меморандум с содержательными положениями, но Украина полностью его отвергла. То есть на данный момент стороны занимают абсолютно несовместимые позиции.

— Фридрих Мерц занимает пост федерального канцлера всего полтора месяца, но уже сделал множество заявлений — в том числе по вопросам военной политики и международных отношений. Как вы оцениваете его позицию по этим вопросам? И можете ли вы сравнить его с Олафом Шольцем?

— Шольц был типичным «ганзейцем», представителем северогерманской политической традиции — сдержанный, немногословный, очень осторожный. Это даже стало поводом для многочисленных шуток. Мерц, напротив, в молодости активно участвовал в работе молодежного крыла ХДС/ХСС — так называемого «Молодежного союза Германии» — и оставался в нем крайне долго. Я не раз замечала и в Германии, и в Австрии, что политики, которые слишком долго задерживаются в молодежных движениях, плохо «взрослеют»: они как будто хотят оставаться хоть немного молодыми вечно. Но молодежная организация уместна до 25 лет, после чего человек взрослеет и должен двигаться дальше. Однако некоторые задерживаются там и возрасте за 30. Мерц пробыл в этой структуре очень долго. Затем он был депутатом Бундестага, но так и не занял значимых постов в правительстве — не был ни премьер-министром федеральной земли, ни министром, ни членом земельного парламента. Вместо этого он ушел в корпоративный сектор — работал с банками и инвестиционными структурами. Это совершенно другой мир.

Мне кажется, он еще до конца не осознал, что каждое слово канцлера Германии имеет серьезный вес. Это до него никак не дойдет. А учитывая его возраст — почти 70 лет, — возможно, он уже не так обучаем, как был бы в 40. Это, на мой взгляд, его слабое место. Он говорит много, но далеко не всегда по существу. Иногда его выражения вызывают довольно спорные ассоциации. Например, когда он говорит: «Это грязная работа, которую делает Израиль», — это сразу вызывает воспоминания о формулировках, которыми оперировали сотрудники гестапо: «Мы просто выполняли грязную работу в концлагерях». Возможно, он делает это неосознанно, возможно, это часть его внутренней установки — не знаю. Но факт остается фактом: Мерц говорит много и, похоже, еще не до конца понимает, насколько весомы его слова.

— Некоторые считают, что он хочет стать «вторым Трампом» в Европе. Вы согласны с этим сравнением?

— Нет и еще раз нет. Я не думаю, что их можно сравнивать. Трамп — человек близкий по духу эпохе барокко, он любит жизнь. А человек, который по-настоящему ценит жизнь, как правило, не склонен к войне. Мерц же производит впечатление скорее аскета. А лично мне ближе люди «барочные».

— Что вы думаете о позиции правящей коалиции, заявившей, что не хочет больше иметь ничего общего с проектами вроде «Северного потока»?

— Я не знаю точной формулировки, прозвучавшей на этот счет в Германии, но могу привести пример из Австрии. На последнем совещании профильных министров австрийская госсекретарь по энергетике Элизабет Цехетнер заявила, что после «смены режима в России» — если президент Путин уйдет — можно будет вновь рассматривать возможность поставок российского газа. То есть, по сути, то, что делает Европейский союз, — это то же самое, что Израиль делает в отношении Ирана. Они работают над свержением власти в стране.