Мой визит в парламент на прошлой неделе был первым, и я ушел оттуда с гораздо большим пониманием того, почему его ненавидят очень многие европейские консерваторы. Самая странная вещь — это то, насколько активно и ревностно отстаивают его существование люди, которые управляют парламентом. Куда бы вы ни бросили взгляд, повсюду видны визуальные призывы действовать в соответствии с тем или иным приоритетом ЕС, а также напоминания о том, что происходящее внутри данного здания — это очень хорошо. Я бывал в парламентах многих стран Европы, но ни один из них не выкручивал посетителям руки, призывая их одобрить его миссию и существование.

На площади напротив входа в здание находится точка для фотографирования, установленная так, чтобы друзья могли фотографировать молодых европейцев для Инстаграма*, совершая акт европейского патриотизма. «Демократия в действии», — гласит вывеска на рамке, за которой нужно стоять.

Мой знакомый указал на место для селфи и сказал: «Это так по-оруэлловски. „Демократия в действии“ происходит внутри этого здания в последнюю очередь».

Англичанин из нашей группы указал, что кресла парламентариев в законодательной палате расставлены полукругом, в отличие от британского парламента, где противоборствующие партии сидят лицом к лицу: «Идея здесь заключается в достижении консенсуса. А консенсус всегда состоит в том, чтобы утвердить все, что захочет Еврокомиссия».

На протяжении всего утра, которое я провел там, я слышал одну и ту же основную историю: что Европейский парламент — это большой и очень дорогой (более двух миллиардов евро в год) фасад демократии, прикрывающий транснациональное самовластие Европейской комиссии.

В официальном Вашингтоне есть понятие «ляп Кинсли» — это когда политик непреднамеренно говорит правду и раскрывает то, что он не собирался сообщать. Бывший европейский комиссар Тьерри Бретон допустил как раз такую оплошность, когда в начале этого года заявил на французском телевидении, что если немецкие избиратели совершат ошибку, проголосовав за «Альтернативу для Германии» (АдГ), тогда Брюссель ее исправит, как он сделал ранее в Румынии, когда избиратели проголосовали за неугодного европейскому истеблишменту популистского кандидата.

Царь цензуры ЕСБретон просто произнес тайну вслух: «Брюссель в теории управляется либеральными демократами, но, если ему придется выбирать между либерализмом и демократией, он будет всякий раз вставать на сторону либерализма, чтобы спасти людей от самих себя».

«Если это не демократический орган, и он высасывает так много налоговых денег у европейских граждан, то почему европейцы продолжают голосовать за него?» — спрашивал я разных людей.

Ответы были разными, в зависимости от того, кто был моим собеседником, но они сводились к одному: потому что никто не знает, что он делает, и всем он настолько безразличен, что они не хотят протестовать.

«Вот в чем разница между европейцами и американцами, — сказал мне один из моих гидов. — В Европе мы можем увидеть ту или иную проблему, но будем пассивно сидеть перед ней, не желая что-либо делать. Вы, американцы, обычно готовы принять меры для исправления ситуации».

Тем утром я выступил с короткой речью о важности для демократии борьбы за свободу слова и против обременительных ограничений, установленных против такой свободы в Брюсселе. Позже я узнал, что правоцентристский блок Европейской народной партии вначале был одним из спонсоров мероприятия, на котором я выступал, но в последний момент отказался от своей поддержки из-за… меня.

Если говорить конкретно, один аналитик из Европейской народной партии обнаружил, что я критиковал гендерную идеологию и попытки дать иное определение понятию «семья» ради продвижения прав ЛГБТ**. Это встревожило партийных чиновников, которые не хотели иметь ничего общего с моей так называемой нетерпимостью. Мне стало известно, что один из представителей этой партии, основанной христианскими демократами, сказал организаторам мероприятия, что многие ее члены согласны с моими позициями, но впечатление от связей со мной будет плохим.

Какое мужество! Потом, выступая перед членами парламента, я процитировал то, что однажды сказала мне кинематографистка Камила Бендова. Она и её покойный муж Вацлав были единственными христианами в руководстве движения «Хартия 77», сопротивлявшегося коммунизму. В 2019 году, готовясь к написанию книги «Жить не по лжи», я спросил эту бывшую диссидентку, не трудно ли было им, католикам и консерваторам, работать с неверующими и левыми в «Хартии 77».

«Совсем нет! — ответила она. — Когда ты борешься с тоталитаризмом, самое важное качество, которое нужно искать в союзниках — это мужество». Большинство их единоверцев-католиков скрывали свои убеждения во избежание споров и скандалов. Она и ее муж были уверены, что нельзя хранить молчание. Поэтому они заключили союз с чехами, которые не разделяли их веру и политический консерватизм, но были готовы вместе с ними противостоять диктатуре.

На прошлой неделе в Брюсселе свое слово сказал блок «Патриоты Европы», когда Европейская народная партия проигнорировала конференцию из-за вызвавшего у нее отвращение присутствия писателя и журналиста, который осмеливается выступать за традиционные христианские ценности. «Пожалуйста, не говорите Тьерри Бретону», — сказал он.

Я поговорил в кулуарах Европейского парламента со старой немецкой знакомой из ХДС, задав ей вопрос: «Два года назад вы предупреждали меня, что АдГ — это плохо, и что мне следует держаться от них подальше. Вы по-прежнему придерживаетесь такого мнения?»

«Совсем нет, — сказала она. — В АдГ есть силы, которые мне не нравятся, но кризис в Германии сейчас настолько ужасен, что единственная надежда в политике — на АдГ».

В другом разговоре один верующий католик показал пальцем на красивый старый католический храм в центре Брюсселя и сказал, что ходит туда на мессу. «Там набожный священник, —сказал этот человек, — но храм посещает лишь кучка стариков». Мы проходили через центр города по прославившей Европу величественной площади Гран-Плас с ее зданиями в стиле барокко. Было трудно не обратить внимание на огромное количество женщин в хиджабах. Точных статистических данных о численности мусульманского населения Брюсселя нет, но согласно самым достоверным оценкам, оно составляет около 25%. Этот некогда католический город когда-нибудь наверняка будет принадлежать им.

Таксист, отвезший меня в аэропорт, был пакистанским мигрантом. Заметив, что по всей европейской столице развешаны пропагандистские плакаты в честь месячника ЛГБТ**, я сказал мужчине, который явно был мусульманином, что в этой стране трудно быть верующим человеком.

«Да, сэр, — сказал он скромно. — Они начинают с гендерной идеологии, когда дети совсем маленькие. Мои дочери пришли домой из школы и рассказали, как учитель заявил им, что они могут быть мальчиками. Моя жена сказала нет, Бог сделал вас девочками. Дети хотели поспорить с ней».

«А школы следят за родителями, — продолжил он. —Когда мы ходим на обязательные родительские собрания, они хотят знать, поддерживаем ли мы как родители трансгендерность. Мне стыдно признаться, но мы с женой солгали и сказали, что поддерживаем».

«Но почему?» — спросил я.

«Потому что у нас уже есть печальный опыт в нашей общине, когда из-за этого государство отбирало детей у родителей».

«Это же тоталитаризм!»

«Да, сэр».

Именно такой тоталитаризм нужен Брюсселю, то есть, официальной Европе. В мае председатель Европейской комиссии разместила в соцсети видео, в котором обещает и дальше бороться за Европу «где вы можете быть тем, кто вы есть».

Если вы традиционный христианин, социальный консерватор, националист, сторонник суверенитета, мама или папа, которые не хотят, чтобы их детей учили в школах, что они могут быть противоположного пола, то вы, войдя в здание Европейского парламента, почувствуете, что являетесь чужаком в чужой стране. Но именно так чувствуют себя многие европейцы по всему континенту, видя, как их страны продолжает охватывать массовая миграция, в то время как их лидеры на национальном и европейском уровне продолжают бездействовать. «Демократия в действии»? Конечно, и человек, уезжая из унылой столицы Европы, ясно понимает, почему, когда избиратели в той или иной европейской стране выбирают кандидата, угрожающего пустить под откос европейский проект, брюссельские сторонники Бретона более чем счастливы распустить народ и избрать другого претендента.

Брюссель кажется удачным символом Европы в состоянии кризиса. Она сломлена, поражена вирусом воукизма, политически парализована, исламизирована, утратила свою христианскую веру, полна пустых лозунгов о своих утопических мечтах, в которые верят очень немногие люди, не считая правящий класс, его слуг и янычаров.

Если Европа — настоящая Европа — хочет снова стать свободной, Брюссель со своей чудовищной, убивающей душу и пускающей на ветер деньги бюрократией должен умереть. Увы, еврократия — это единственная живая сущность в Бельгии, которая не подлежит эвтаназии.

Тем не менее пиво в этом городе по-прежнему восхитительное. Вот так. Империи приходят и уходят, но золотистый «Трипель Кармелит» — он навсегда.

________________________________________