Нельзя сказать, чтобы трагические дни, которые пережила столица 15-19 октября 1941 года (а именно этот период принято именовать «Московской паникой»), были такой уж тайной за семью печатями. Они, к примеру, достаточно откровенно, пусть и кратко, отражены в романе Константина Симонова «Живые и мертвые», которую лично я считаю одной из лучших и самых правдивых книг о Великой Отечественной. Другое дело, что говорить о них абсолютное большинство реальных очевидцев и участников попросту избегало. Так нормальные люди стараются обходить стороной воспоминания, приносящие не просто боль, но и стыд… Самым страшным, по всеобщему мнению, стало 16 октября, краткое мгновение, когда Москва и москвичи действительно дрогнули, поддались умело спровоцированной панике, когда кое-кто попросту струсил, а иные сорвались в настоящее безумие. Однако до того, как говорить об этой дате, нам непременно надо восстановить предшествовавшие ей грозные события, ставшие причиной того, что произошло впоследствии. Прежде всего – положение на фронте, неумолимо приближавшемся к самому сердцу нашей страны. Ситуация на переднем крае именно к тому моменту была не то что серьезной и неблагоприятной для наших войск, а, пожалуй, катастрофической. Многим она казалась и вовсе безнадежной. Увы, определенные основания для подобных оценок имелись…

В последние дни сентября Вермахт обрушил на Красную армию «Тайфун» – началась операция, целью которой был захват Москвы и полный разгром наших войск на центральном участке советско-германского фронта. 78 дивизий, насчитывавшие в общей сложности около 2 миллионов человек, среди них – три танковые группы, три бронированных кулака, нацеленные на «блицкриг»… Всей этой силище противостояла предельно измотанная, в значительной степени дезорганизованная и деморализованная тяжелейшими летними боями РККА.

 

Падение Орла, Вяземский и Брянский «котлы», гибель и пленение сотен тысяч человек – казалось, уже ничто не может остановить несущийся к столице стальной каток гитлеровской армады. И все-таки, пусть ценой колоссальных, совершенно непомерных потерь, наши героические деды и прадеды, задерживая «сверхчеловеков» где на день, где на два, а где и всего на час, все-таки давали возможность другим частям и соединениям закрепиться на новых рубежах, чтобы таким же последним усилием останавливать рвущихся вперед оккупантов. Увы, Можайская оборонительная линия, несмотря на совершенно нечеловеческие усилия надрывавшихся на ее возведении людей, была готова, максимум, наполовину. Да и стоявшие на ней войска были крайне малочисленны и находились уже на пределе своих сил… В бой, зачастую буквально «с колес», бросались все резервы: дивизии Народного ополчения, курсанты военных училищ, запасные части. Наступающие немцы одну за другой перерезали железнодорожные ветки и шоссейные дороги. 12 октября гитлеровцы взяли Калугу, 14 – Калинин и Боровск. До Москвы им оставались считанные десятки километров. Настало ужасающее 15 октября…

Самый черный день

Говорить, как это упорно делают некоторые «исследователи» о том, что все происходящее было для руководства страны «громом с ясного неба», повергшим ее в «оцепенение» и чуть ли не в панику, было бы, как минимум, некорректно. Эвакуация столичных предприятий (прежде всего оборонных) была начата 10 октября. На два дня позднее принимается решение о создании уже Московской линии обороны. Бегство лидеров партии, правительства и армии из Белокаменной? Его тоже не было. Да, 15 октября было принято постановление ГКО №801 «Об эвакуации столицы СССР Москвы». Из столицы на Восток отправлялись сотрудники иностранных дипломатических миссий, члены Президиума Верховного Совета СССР, руководители и сотрудники большинства правительственных органов. Да, многие объекты в столице (в том числе, и метрополитен) готовили к взрыву. По всему городу и области спешно создавались подпольные диверсионные группы, готовились тайники с оружием и снаряжением для них. Да, в Кремле рассматривали любые варианты дальнейшего развития событий. А что, не должны были?! Слишком грозно все было в те дни, слишком неопределенно. При этом, однако, были допущены определенные ошибки. Первая из них, на мой взгляд, заключалась в том, что упомянутое выше решение было секретным, то есть, его не огласили, и, что самое главное, не разъяснили огромному количеству находившихся в городе людей. Однако по масштабам действий, которые немедленно были предприняты для его исполнения, остаться незамеченным оно просто не могло.

Информационный «вакуум» неминуемо должен был породить слухи, растерянность, неверие, панику. Все это и обрушилось на город. Тут, вне всяких сомнений, дала знать о себе и еще одна ошибка. Вернее, недоработка. Как с огромным количеством беженцев, скопившихся к тому времени в Москве, так и другими путями, туда проникло значительное количество вражеских агентов, от профессионалов по разжиганию массовых беспорядков до откровенных диверсантов. По воспоминаниям многих очевидцев, подавляющее большинство погромов, грабежей и тому подобных вещей вспыхивали не стихийно, а словно бы под чьим-то «чутким руководством». Наверняка, именно так оно и было. Было, впрочем, и другое – «ответственные работники» и руководители, бросавшие доверенные им предприятия и организации и бежавшие на захваченных служебных машинах куда глаза глядят (и хорошо еще, если не «выпотрошив» предварительно казенную кассу!), обезумевшие толпы, разносившие магазины и склады, длинные колонны людей, уходившие из города со своим немудреным скарбом, даже четко не понимая, куда и зачем они бредут… Как утверждают многие, одним из «спусковых крючков» охватившего город бедлама стало то, что 16 октября, впервые на памяти москвичей, не открылись двери станций метро. Впрочем, остановка остального общественного транспорта, закрытые двери магазинов, столовых, почты и телеграфа, полное молчание руководства города, спокойствия москвичам тоже не прибавили. Паника ширилась и набирала обороты.

Конец хаоса

Порядок начал восстанавливаться буквально на следующий день. По воспоминаниям заслуживающих доверия участников тех событий, того же Алексея Шахурина, бывшего тогда Наркомом авиационной промышленности, Сталин уже 16-го лично отдал приказ немедленно возобновить в Москве движение транспорта, работу предприятий торговли и общепита, а также медицинских учреждений.

 

Когда ему откровенно доложили о творящемся в городе, Иосиф Виссарионович проронил:

Ну, ничего… Я думал, хуже будет.

17 октября снова пошли поезда метро (разобранные было на некоторых станциях эскалаторы восстановили в ударном темпе), открылись магазины, на улицах, наконец, начала наводить порядок милиция.

В тот же день по радио выступили первый секретарь Московского обкома партии Александр Щербаков и глава исполкома Моссовета Василий Пронин, успокоившие горожан главными словами:

Сдана врагу столица не будет ни при каких обстоятельствах! Оборонять город будем до последнего!

Это были именно те слова, которых все ждали. Моментально улеглись самые нелепые слухи вроде того, что «немцев видели уже на Поклонной горе», «Красную армию выводят из города», или что «Сталин давно уже в Куйбышеве». Параллельно этому начали открываться предприятия, внезапно закрывшиеся 16-го, естественно, без всяких разъяснений причин рядовым рабочим. Жизнь города начинала входить в привычную, нормальную колею.

И, тем не менее, ничего еще не закончилось. Вермахт все так же рвался к Москве и все так же таяли силы истекавших кровью ее защитников.

 

18 ноября гитлеровцы захватили Можайск и Малоярославец. Вражеские налеты не прекращались уже ни ночью, ни днем. Однако ни о какой эвакуации и отходе из столицы речь уже не шла! Государственный Комитет Обороны принимает новое постановление: о введении в Москве осадного положения. Город разбивается на три рубежа обороны и начинает готовиться к уличным боям: «обрастать» баррикадами, бетонными надолбами, противотанковыми «ежами». Вводится комендантский час. Нарушителей порядка ожидает суд военного трибунала, а шпионов, провокаторов и «прочих агентов врага» отныне предписывается просто расстреливать на месте, вообще без всякого суда и следствия… Драконовские меры? Жестокость? По-другому столицу было попросту не удержать. Наверняка, прими ГКО первым именно этот документ, никакого «черного дня» 16 октября вообще бы не было. Во всяком случае, это решение не вызвало никакой паники, напротив, оно еще сильнее сплотило москвичей и укрепило их решимость стоять насмерть за родной город.

 

А НКВД дало возможность моментально зачистить город как от нацистской агентуры, так и от распоясавшихся, было, уголовников, внесших немалый «вклад» в творившиеся несколько дней на улицах беспорядки и бесчинства. Впрочем, по мнению многих историков (в том числе, и не питающих к Иосифу Виссарионовичу ни тени симпатии) одним из главных психологических факторов, которые пресекли «брожение умов», стало то, что в Москве оставался Сталин.

О чем думал Сталин и что делал Берия?

Все разговоры о том, что Верховный, якобы «собирался бежать из Москвы» или хотя бы допускал возможность ее покинуть, являются, однозначно либо заведомой клеветой, либо попросту бредом. Да, его уговаривали, но он уперто стоял на своем. К нему пытались подкатиться с вопросом о том, когда уже грузить в эшелон Кремлевский полк охраны, а он послал подальше и сказал, что в случае необходимости лично поведет этот полк в бой. Лично мне весьма правдоподобным представляется и ответ Сталина на вопрос: «Что делать, если немцы все-таки прорвутся?» «Берите лопаты и копайте себе могилы…» – такое он вполне мог выдать. Впрочем, более всего из имеющих хождение то ли баек, то ли подлинных историй на данную тему, мне нравится другая.

 

Та, в соответствии с которой в кабинет Верховного, буквально в слюнях и соплях, ворвался Хрущев, вопящий:

Немцы будут в Москве через час!

Невозмутимый Сталин, молча указав ему на стул, продолжил разбирать завалы срочных бумаг на собственном столе. Десять минут… Двадцать… Когда миновал ровно час, Иосиф Виссарионович перезвонил куда-то и, выслушав краткий доклад, принялся натурально орать на паникера:

Ну, и где ж твои немцы, Никита? Где твои немцы?!

Между прочим, в одном из вариантов он еще и лупил при этом телефонной трубкой по лысой башке. Эх, какое зрелище! Хоть бы одним глазком взглянуть! Рассматривался ли в принципе вариант утраты Москвы? Тут вопрос, конечно, сложнее. Сталин просто обязан был размышлять и над таким вариантом. В конце концов, он был главой ГКО, а не Господом Богом, и создать ниоткуда дивизии и танковые полки не мог. Можно не сомневаться в одном – при самом страшном развитии событий Сталин покинул бы развалины столицы вместе с последней отходящей на Восток частью. Если бы уцелел.

Вопрос касательно Лаврентия Павловича и его ведомства в данном контексте далеко не празден. По мнению многих исследователей, не пораженных либерастическим вирусом, именно подразделения НКВД сыграли в обороне столицы одну из решающих ролей.

 

Вне всяких сомнений, именно бойцам в васильковых фуражках предназначено было стать последним щитом Москвы, лечь костьми на ее улицах, но остановить врага. Однако это не означает, что они «отсиживались» в резерве.

 

Согласно воспоминаниям «диверсанта СССР №1» Павла Судоплатова, не имевший себе на тот момент равных по уровню подготовки спецназ НКВД, Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН), сформированная осенью 1941 года в Москве, решением Ставки Верховного Главнокомандования была передана в состав действующей армии. Да, как утверждает тот же Судоплатов, уже с сентября Берия воспретил ему массовую заброску диверсионных групп в тыл врага. Однако, как признает этот матерый ас войны, за линией фронта «данное решение несомненно было правильным». Державший свой спецназ до последнего в резерве, Нарком ударил им в решающий момент. ОМСБОН сеял ужас и хаос в порядках наступавших гитлеровцев, не только безжалостно уничтожая их, но и, самое главное, срывая наступление на столицу. Лучшим доказательством того, насколько весом был вклад «орлов Судоплатова» в то, что «Тайфун» выдохся и захлебнулся, является признание генерал-фельдмаршала фон Бока, писавшего в своих дневниках о том, что русские настолько нарушили транспортное снабжение, что «фронт оказался лишен самого важного для жизни и борьбы…»

Что добавить к сказанному выше? Разве что одно. События 16 октября 1941 года периодически освещаются разными авторами. И это правильно. Объективность заставляет нас вспоминать даже самые черные моменты своей истории. Однако разница заключается в том, с каким подходом это делается, и на чем ставится акцент. Кое-кто сегодня хотел бы выставить те далекие, и, безусловно, трагические события, как доказательство того, что в осажденной Москве царили неразбериха, страх, паника, а многие ее жители чуть ли не ожидали скорейшего прихода гитлеровцев.

 

Показать на примере буквально одного-двух дней, что ни партия, ни советское правительство, ни их руководители «не контролировали ситуацию» и готовы были «бросить Москву и москвичей на произвол судьбы». Позвольте, но ведь это совершеннейшая неправда! Недостаточно подготовленные и местами неудачные мероприятия по эвакуации (да и сама эвакуация, как таковая) — это вовсе не «паническое бегство».

 

Тем более – не «пренебрежение судьбами столицы и страны», как это кое-кто пытается называть. Отдельные паникеры, рвачи и трусы, впоследствии, кстати, по большей своей части понесшие за свои действия предельно суровое наказание – это вовсе не вся советская власть. Они были осуждены по заслугам, а судить и осуждать рядовых горожан, проявивших минутную слабость, уж точно не нам, живущим в спокойное, мирное и сытое время. В абсолютном своем большинстве они были стойкими и мужественными, самоотверженными и бесстрашными. Если бы это было не так, то не мы бы взяли Берлин в 1945-м, а немцы – в 1941-м Москву… Против этого аргумента вряд ли можно возразить хоть что-либо.

 

Автор: Александр Неукропный