Согласно этому приказу, я должен был организовать присягу всех вверенных мне частей. Иными словами, построить часть и под звуки украинского гимна и под украинским флагом принять присягу – так делали везде на Украине.

Началась очень бурная деятельность средств массовой информации Украины: газеты, журналы, телевидение – все агитировали за присягу. А в Москве все как будто спрятались.

Видя, что из Москвы нет сигналов, 4 января я объявил флоту о своем решении: присягу украинскую не принимать, ждать политического решения, подчиняться главкому ВМФ Владимиру Чернавину и министру обороны Евгению Шапошникову. Я заявил, что с Министерством обороны Украины мы готовы взаимодействовать, но присягать Киеву не будем.

Подчеркнул при этом: речь не идет о том, что «кто хочет принимать – пусть принимает, кто не хочет – пусть не принимает». Я приказал всем в жесткой форме не принимать украинскую присягу.

– Это решение вы приняли фактически на свой страх и риск?

– Я принял его самостоятельно, без всякого страха и риска. Если бы я его не принял, мог бы случиться настоящий обвал. Я понимал, что если флот присягнет Украине, то вся Россия нас проклянет. Как мы видим теперь, через 23 года, это было единственно правильное решение.

Честно скажу, мне самому это решение далось легко. Я себя украинцем никогда не считал: родился во Владивостоке, учился в Москве и Ленинграде, служил на Севере, на Дальнем Востоке, на Черном море. С какого боку припека я должен был стать украинским адмиралом?

– Хуже в той ситуации было только стать киргизским адмиралом?

– Или таджикским! (Смеется.)

– Какая реакция была со стороны Украины на ваше решение?

– Сначала они были в полном недоумении, не знали, что делать, затем обрушили на меня и на Черноморский флот всю силу государственного аппарата.

– А какой была реакция ваших подчиненных?

– Адекватной: от 7 до 12% все-таки приняли украинскую присягу, но остальные выполнили приказ командующего.

– Принимали присягу частями или в индивидуальном порядке?

– В основном в индивидуальном. Но были и коллективные присяги, хотя и редко. Дело в том, что я всячески пресекал это: тех, кто принял украинскую присягу, я исключал из списков части и клеймил такой поступок позором.

– А какие у вас были законные рычаги в этой ситуации?

– Это самый тонкий вопрос, и правильно, что вы его задаете. Я исходил из того, что юридически правопреемник Советского Союза – Россия, правопреемник ядерного оружия – тоже Россия. А значит, и флот подчиняется президенту Российской Федерации, ее министру обороны и мне.

источник: sevastopolnews.info

Однако тогда у России была такая иллюзорная идея, что государства стали суверенными, а вооруженные силы по-прежнему будут едины. Поэтому до мая 1992 года в России даже не было полноценного министра обороны, вернее, исполняющим его обязанности был сам Ельцин. Этой расплывчатой ситуацией и попыталась воспользоваться Украина.
Потом наконец Ельцин понял, что нужен министр обороны России, и им стал Павел Грачев. Он был за нас и здорово нам помогал. В итоге украинцам пришлось идти на переговоры.

– Кто финансировал все это время Черноморский флот?

– Украина делала вид, что она финансирует, а на самом деле финансировала Россия. 5 апреля 1992 года Кравчук принял решение взять Черноморский флот под свою юрисдикцию и на его базе формировать украинский флот. К счастью, удалось уговорить Ельцина принять аналогичное решение, и получилось, что оба государства получили юрисдикцию над флотом. Ну, вы понимаете, какую юрисдикцию я выбрал. Я заявил, что украинская юрисдикция на нас не распространяется, что мы подчиняемся только Ельцину и готовы поднимать Андреевские флаги.

Но Ельцин и Кравчук договорились пока не спешить, и начался переговорный процесс. Он был очень тяжелый. Вдумайтесь, находясь географически на территории Украины, нам надо было уйти в правовое поле России. Когда 3 августа 1992 года Борис Ельцин прибыл в Бельбек, я ему доложил: «Черноморский флот России боеготов, укомплектован, готов выполнять любые ваши приказы». Этот доклад был воспринят положительно.

Украина и до того, и после неоднократно пыталась провоцировать нас на открытие огня, на столкновение с кем угодно. Они пытались организовать переприсягание, и частично это им удавалось. Но в целом Черноморский флот проявил величайшие качества моряков: верность присяге, верность нашей истории, верность российскому военно-морскому флагу, идеалам наших предков.

– Но Андреевские флаги на кораблях Черноморского флота подняли значительно позже – в 1997 году?

– Да. До этого времени флот ходил под советским военно-морским флагом. Я сознательно стремился сохранить этот флаг. Вы не представляете, насколько политически было бы здорово: раз – и поднял бы Андреевские флаги на кораблях! Но флот бы действительно тогда разбежался. Потому что у нас было сначала 47 национальностей, потом осталось 23. Советский флаг не давал флоту разрушиться по национальному принципу. Украина через своих призывников пыталась размыть флот, сделать его украинским по факту. И в какой-то момент на отдельных судах украинские агенты пытались поднимать флаги Незалежной.

– Как они попадали на службу к вам?

– По призыву. Их призывала Украина, а служить они шли на Черноморский флот. Но тут я использовал такую хитрость. Я не собирал призывников в учебные отряды по 1,5–2 тыс. человек, а сразу направлял на корабли, в боевые части, и они принимали присягу там – в боевых частях. Присягу СНГ. Это был юридический нонсенс, это мной было придумано и не имело никакой юридической силы. Тем не менее это была единственно возможная альтернатива украинской присяге. Боевая часть, один- пять человек, два человека приняли присягу. Были и те, кто отказывался ее принимать: у одного парня отец был западенец, он запрещал сыну принимать нашу присягу. Что ж, такой сын шел в военные строители, строил дороги, укреплял черноморскую недвижимость, но на кораблях не служил.

Кроме того, я провел операцию, как ее министр обороны Украины назвал, «Малая земля». На боевых кораблях в нарушение всех законов Украины в Севастополь были доставлены российские призывники – 5107 человек. Когда первый эшелон прибыл на Угольную стенку на большом противолодочном корабле «Керчь» – около 800 человек, я вызвал роту морской пехоты. Она должна была обеспечить проход российских призывников до Флотского экипажа. Кто туда только не сбежался! Украинский ОМОН, милиция, служба безопасности, различного рода националисты – все собрались. Но морская пехота у нас была очень боевая, и никто не посмел даже пальцем пошевелить. Жители Севастополя бурно приветствовали большой строй российских призывников.

– Как вы оцениваете то обстоятельство, что решение по флоту не было принято ни в декабре 1991 года, ни позже? Какова ваша оценка поведения Ельцина?

– Вообще это, конечно, большое безобразие. Если бы случилась трагедия и я оказался покорным, под откос пошло бы все. Было, как в 1942 году, когда Севастополь пал под натиском фашистов и линия фронта переместилась на 400 километров на восток. Но в 1992-м, если бы Севастополь и флот были сданы, никакого доминирования в Черноморском регионе у нас уже не было бы. Потеряли бы мы и Азовское море. Я, как гражданин России, имеющий в то время властные полномочия, не мог этого допустить и не допустил.

– На ваш взгляд, можно было решить судьбу как Крыма, так и Черноморского флота еще во время подписания Беловежских соглашений, уже тогда закрепив их за Россией? Многие утверждают, что Украина была готова это отдать…

– Совершенно верно. Кравчук неоднократно заявлял, что можно было это сделать. Но Ельцин действовал так, как он действовал.

– Почему? Он об этом просто не задумывался?

– Нет, я думаю, что сработало окружение, которое оказывало на президента огромное давление, или какие-либо другие внешние силы. Мне кажется, это невозможно, чтобы президент страны мог по своей инициативе такое допустить. Мы оказались заложниками той ситуации.

– Как оценили ваши заслуги?

– Формально меня повысили в должности: я стал первым заместителем главкома ВМФ России. Но на самом деле меня в максимальной степени постарались исключить из переговорного процесса.

– Какие-то слова благодарности были вам сказаны? Как-то тогдашнее политическое руководство вас отметило?

– Нет.

– Вы считаете, что ваш перевод в Москву был решением самого Ельцина или кто-то это пролоббировал?

– Я уверен, что пролоббировали: как мне тогда намекнули, чтобы лишний раз не раздражать Украину. Были такие установки: «утром проснулся, подумай, что сегодня я сделаю для Украины». В итоге политическое руководство того времени сдало западное побережье Черного моря: Измаил, Ильичевск (сейчас этот порт купили американцы), Одессу, Николаев, Очаков, Херсон. Была сдана вся флотская инфраструктура. В Измаиле, Одессе, Очакове украинский спецназ штурмовал флотские объекты, но этого как будто никто не замечал. В тот момент меня уже на флоте не было. Конечно, моряки-черноморцы проявляли героизм, пытались сохранить все, что возможно, но Москва молчала, и в результате все побережье было просто сдано, как говорится, без компромиссов…

– Как будто безоговорочная капитуляция.

– Увы.

– Какие чувства вы испытали, когда узнали о воссоединении Крыма с Россией?

– Я надеялся, что так все и произойдет. После того как в Киеве случился переворот и «Правый сектор» заявил о намерении прибыть в Крым и в Севастополь, необходима была помощь крымчанам со стороны России. И такая помощь была оказана. Президент Владимир Путин принял важное политическое решение. Это выдающееся решение во славу нашей Родины. И конечно, я не могу не отметить высочайший профессионализм наших «вежливых людей». Низкий им всем поклон.

И конечно, я не могу не отметить высочайший профессионализм наших «вежливых людей». Низкий им всем поклон.