Людей гнали по улицам. Кого догоняли, сбивали с ног, выкручивали руки и, наматывая их волосы на кулаки, тащили по улице в автозаки, которые еще не успели даже подъехать к этому месту.

Несколько молодых девчонок поставили руками к стене и витринам. Держали за шкирку. Толпа здоровых мужиков в броне держала лицом к стене 18-20-летних девчонок.

Было похоже на какую-то зачистку гетто силами СС и Гестапо. Но нет, это происходило в центре современной Москвы.

Второй оперполк стал звереть еще больше, если, конечно, это вообще возможно. У памятника они бросались на всех подряд и, не встречая никакого сопротивления, били людей. Камера запечатлела следующее: когда они хватали молодых девушек, рядом задержали парня. Он просто стоял, его держали за руки. И вдруг один из «отоморожнных колпаков» взял и ударил его коленом под дых. Просто так, для «выпуска пара».

Когда полицейские задерживали молодых девчонок, сразу пятерых, на улице стоял крик. Девушки кричали, визжали, стонали, просили не применять силу. Их тащили вниз головами, за руки и за ноги. Одна девушка кричала, что она художник и чтобы полицейские не выламывали ей руки. Ее никто не слушал.

Всех, кто пытлся заступиться или просто просил не трогать девушек, тащили в автозаки. Мужчина рядом фотографировал, как скручивали девчонок. Его схватили за руки. Мы все были взбешены происходящим, этот фотограф тоже, он стал вырываться. Его сбили с ног, усадив на колени, закрутив руки, стали тыкать головой в тротуарную плитку. При каждом таком «тыкании» его фотокамера, висящая на шее, билась о землю.

Любой опер, который оказывался свободным, хватал любого стоявшего в пределах досягаемости человека. Без всякой системы.

Женщины в возрасте кричали на них, пытались устыдить, пытались остановить словами.

Одну из них, ей было, наверное, уже за 60, мент из оперполка назвал «старой проституткой».

Другая, хорошо одетая женщина, лет за 40, видя происходящее, просто впала в бешенство. Менты перешли все границы. Люди, просто прохожие, ставшие свидетелями происходящего, не могли пройти мимо. Женщины ругали полицейских, те улыбались и огрызались.

Одна женщина стала записывать что-то на листе бумаги и обещала сообщить куда-то во властные структуры, кажется, в мэрию, в которой, она работает, о том, что здесь творится. Менты скалились и ржали над ней, как над городской сумасшедшей.

Происходящее напоминало плохое кино. Зачистку евреев в Берлине силами штурмовиков и конфликты немцев-ветеранов Первой мировой с ними. К отморозкам в форме даже подбегал какой-то капитан в обычной форме, похоже, что из территориального УВД. Он кричал, чтобы они перестали так обращаться с людьми.

А отморозкам было все равно. Они уже почувствовали вкус крови и остановиться не могли. Они и шли туда за тем, чтоб почувствовать этот вкус. Их звездный час — бегать по улице столицы и молотить и делать что угодно со всеми, кто не нравится.

Мстить за свою ущербность, за свою природную жлобность, за свою социальную недоразвитость и распространять вокруг себя единственно понятные и приемлемые им правила — казарменно-зоновско-гопотнические.

Женщина из мэрии, уходя, кричала на них: «Придет время, за все ответите!» Они ржали и дразнились.

Если сотрудник одет в серо-синий камуфляж («город», «снег» — названия окраса), то, скорее всего, это и есть омоновец.

полицейского второго оперативного полка ГУВД Москвы.
это самые отмороженные индивиды

Под конец дон задал Хейгену один вопрос:

— Есть в этом человеке настоящая крепость?

Хейген помолчал, стараясь уловить суть вопроса. В своих взглядах, как он успел убедиться за долгие годы, дон был до того не похож на большинство людей, что и слова у него могли иметь иное значение. Есть ли у Вольца характер? Есть сила воли? Да, безусловно, но не об этом спрашивает дон. Хватит ли у продюсера мужества не дать себя запугать? Хватит решимости пойти на тяжелые убытки, которые повлечет за собою простой на студии и скандал, когда его хваленого актера разоблачат как наркомана? Видимо, тоже да. Но и не это опять-таки имеет в виду дон. Наконец Хейген нашел правильное истолкование: достанет ли Джеку Вольцу крепости поставить на карту все — всем рискнуть из мести, из принципа, ради чести?

Хейген улыбнулся. Нечасто он разрешал себе ответить дону шуткой, но сейчас не удержался.

— Вы спрашиваете, сицилиец ли он? — Дон довольно покивал головой в знак того, что оценил лестный смысл остроты и согласен с ней. — Нет, — сказал Хейген.

Никогда не обращались с заявлением о коррупции в отношении высокопоставленных чиновников?

А вот эти, в выданных с какого-то перепугу им черных беретах, отрабатывают именно разгон массовых мероприятий. Причем самоотверженно и с инициативой.

Не стоит путать омоновцев с отмороженными ментами оперполка