Юрий Никулин остался в нашей памяти человеком, которого без улыбки и представить нельзя. Вы его помните таким же? Или правы те, кто говорит, что клоуны в жизни довольно мрачные?

— Нет, абсолютно. Он был точно таким же, как и в цирке, и в кино. Ведь уникальность отца еще в том, что в нем была квазиискренность. Это сравнительно недавно я для себя сформулировал. Просто задался вопросом: за что его все любили? Про отца говорят: великий клоун. Он не был великим клоуном — ведь были же и Олег Попов, и Карандаш, и Енгибаров… Кино? Да, кино сделало его знаменитым, но сложно назвать отца и великим актером — были и Леонов, и Папанов, и Евстигнеев… Папу любили прежде всего за человеческие качества. За то, что читалось и с экрана, и в манеже. Понимаете, у него не было второго плана, он говорил одинаково со всеми: с министром, с шофером, со мной, с мамой — с кем угодно. А таких людей очень мало — по пальцам пересчитать.

— Его можно было назвать мягким человеком? Может быть, даже наивным?

— Да, отчасти. К нему каждый мог зайти, о чем-то по-просить или просто поговорить, рассказать анекдот. В кабинете всегда было полно народа, иногда к цирку никакого отношения не имеющего. Одно время много было таких, которые приходили с семьями, с детьми, говорили: мы из Ташкента, все деньги украли. Мы отца от этого, конечно, ограждали, но «особо одаренные» время от времени все же прорывались. А он всегда им деньги давал. Сколько раз я отцу говорил: «Тебя же разводят, это просто жулики». И каждый раз, сидя в своей любимой позе — подпирая рукой голову, — он отвечал: «Мальчик, а вдруг это правда?» Крыть было нечем.

Но, с другой стороны, прошел же он две войны. И стержень у него был. Когда надо было, проявлял и жесткость, и мужество.

— Можете вспомнить момент, когда отец наиболее ярко открылся с этой стороны?

— Однажды ему позвонил старинный приятель, Гарри Орбелян. Он всю жизнь в Америке прожил, а когда стало можно, в Россию приехал, позвонил из «Метрополя»: «Юра, привет. Я в Москве, давай встретимся». Отец говорит: «Хочешь, завтра на обед приходи, Таня борщ сварит, водочки выпьем». — «Да-да, Юрочка, завтра в два я у тебя».

Через пять минут звонок — как выяснилось, из КГБ: «Юра, привет. Это Толик, помнишь?» — «Да, помню, Толик. В чем дело?» — «Слушай, у тебя там встреча завтра намечается — надо «поломать». Я смотрю — отец начинает заводиться: «А кто это решил?» — «Ну, понимаешь, мнение такое есть, генерал наш сказал». Отец говорит: «Толик, передай генералу, пусть идет на… со своим мнением. У себя дома я буду принимать кого хочу!»

Бросил трубку, стал ходить по квартире: руки трясутся, белый весь. Первый и единственный раз я таким его видел. «Сволочи! — говорит. — А чего они мне сделают? Они же мне ничего не сделают! Они что, меня из страны вышлют? Не вышлют. Не пустят за границу? Да и хрен с ней, я ее всю уже объездил. Звания лишат? А лишат — и хрен бы с ним…»

Через пять минут звонок: «Юр, это Толик, я договорился, дают добро, нормально все»…