Геннадий (пусть его будут звать так) знаком с психиатрами уже больше четверти века. За это время было много всего — и госпитализации, и попытки родного брата сплавить его после смерти матери в дом-интернат, и выход на инвалидность, поскольку ни на одной работе не желали держать сотрудника, который через месяц после устройства на работу шёл к начальству и излагал собственный план интенсификации производства и улучшения условий труда. Причём план неизменно начинался с предложения выгнать ко всем чертям директора, его блядскую бухгалтерию и гадских бригадиров. Обострения с галлюцинациями не в счёт, Гена вполне сносно работал и с голосами в голове — правда, отчаянно с ними ругался, отчего работать ближе, чем в пяти метрах от него, народ отказывался: неровён час, перейдёт от дискуссии к воспитательным мероприятиям.

Выйдя на инвалидность, Геннадий не утратил жажды деятельности, в отличие многих из тех, для кого диван, холодильник с пивом и телевизор становятся Бермудским треугольником. Он то где-то подрабатывал — пусть недолго, но вполне результативно, то копался на даче, то затеивал очередной капитальный ремонт в пределах отдельно взятой квартиры. Вот-тут-то его, как правило, и госпитализировали, поскольку ремонт он брался делать очень радикально: отрезал нафиг трубы с водой и газом, демонтировал канализацию, вынуждая соседей держать наготове дежурный ночной горшок и телефон спецбригады. Его ни разу не сбывшейся мечтой было сделать в квартире настоящий ремонт, на зависть всем шабашникам, и поехать в Югославию. Зачем? Всё очень просто: там он сливается с их местным пролетариатом, косит под своего и возвращается в Россию, но уже в составе строительной бригады — а это контракты, это заработки! И никто не вспомнит ни про инвалидность, ни про дурдом. А голоса — да бог с ними, с голосами! Опять же, будет возможность послушать родную речь на чужбине. Вот только навыки строительства на своей квартире отработать — и привет югославам!

Всё двигалось по намеченному плану, и вдруг Геннадий почувствовал, что кто-то его страх как не любит. Не любит — и едрёный бы с ним корень, он не топ-модель по-русски, чтобы размазывать косметику из-за каких-то там рейтингов и оценок жюри. Однако, нелюбовь стала выражаться вполне ощутимо: то нога опухнет, то рука, то уши. Хирург, к которому Гена пришёл с этими жалобами, сказал, что опухоли он никакой не видит, и что это он сам опух, только виртуально. Ещё он добавил, что от нелюбви опухает совсем другое — но это, скорее, следствие вынужденного воздержания. Словом, не проникся важностью момента.

Пришлось искать источник недомогания самостоятельно, поскольку состояние день ото дня становилось всё нестерпимее, даже сон пропал. Хорошо, голоса не стали кочевряжиться и подсказали — мол, к номерам автомобилей присмотрись повнимательнее — и всё поймёшь. Гена посмотрел — и не поверил своим глазам. Во дворе, у дома напротив, стояла вишнёвая девятка, что само по себе было уже плохим знаком. А номер… Ну, точно! Ай да голоса, ай да чилдрен оф зе бич! 3 и 57 — как месяц и год рождения, а буквы — ОСС. ОПУХНИ, СДОХНИ, СВОЛОЧЬ! Или, как вариант — ОКОЧУРЬСЯ, СУКА, САМ. Всё один к одному, всё яснее некуда. У владельца этой машины паранормальные способности, вот он-то и изгаляется. И ведь так хитро, что не подкопаешься. Ну да ладно, покажем этому мучителю, почём фунт перца в конкретно взятой заднице!

Ведро солярки одолжил водитель какого-то КАМАЗа, и даже денег не взял — мол, ради благого дела не жаль даже углеводородов, а, кстати, Гена точно уверен, что никто из начальников транспортной компании в деле не замешан? А то вот и адресок нужный… остальное было делом техники: высадил стекло, полил салон, слил из бензобака пару стаканов на растопку, прикурил, кинул спичку в машину. Горело весело, всем было интересно, и только мучитель-экстрасенс матерился очень громко. Правда, прибывший пожарный расчёт устроил ему лингвистический мастер-класс, но это уже детали.

Вычислили Геннадия довольно быстро — двор старый, глаз и ушей много. Следователь, узнав про истинную причину поджога, как-то поскучнел и пошёл писать запрос в психдиспансер. А заодно и вызывать спецбригаду — мало ли что… На судебно-психиатрической экспертизе Гена охотно рассказал и про сволочного соседа с его склонностью к экстрасенсорике и личной к нему неприязнью, и про сам процесс истязания, и про месть с задором и огоньком. Жалеть? А чего его, гада, жалеть? Пусть радуется, что легко отделался, поскольку попал на человека широкой души и незлобливого от природы. В тюрьму за такое сажают? Вот пусть сначала посадят этого коня педального, да ещё и спросят по всей строгости — за пытки, за недозволенные методы воздействия! Принудлечение? Вы серьёзно? А альтернативы? Эхх, откладывается Югославия… Ну да ладно, братья-славяне подождут, никуда не денутся!

Паша (пусть будет Паша) с детства женской лаской был избалован. Ещё бы — мальчик-ангелочек, из которого, минуя сравнительно недолгий период локтей, коленок и прыщей, вырос очень симпатичный парень, просто звезда экрана, если б долетел. И, казалось бы, всё замечательно: любящие родители, вздыхающие девчонки, школьные учителя, отмечающие неплохой потенциал — но нет, не всё так просто.

Загвоздка в характере Паши. Мама с папой заметили это ещё с детства: попробуй только что-то не купить в магазине игрушек или не подарить на день рожденья! Слёзы, катание по полу и битие головой обо что ни попадя — это ещё ладно. У Паши тут же что-то начинает болеть. Или отниматься. А ещё он очень натурально готовится к суициду. Один раз даже процарапал до крови запястье, но организм возмутился и надавал по шее подсознанию — мол, ты чего творишь, паскуда, ЭТИМ не шутят! — и быстренько хлопнул Пашу в целебный обморок.

Как раз после этих царапин Паша и его родители познакомились с психиатром. Потом родители ещё не раз приходили, чтобы посоветоваться, что же делать, когда чадо грозится выброситься из окна. Или повеситься. В ходе бесед выяснилось, что самоубийственные настроения начинаются аккурат тогда, когда заканчиваются деньги на пиво и ночные клубы, либо если очередной экзамен в универе категорически завален, и надо что-то решать. А преподаватели все такие винторогие, с ними невозможно договориться! Не спасло даже переселение чада на съёмную квартиру: он либо названивал оттуда, либо приезжал устраивать шоу самурая-гемофоба с шёлковой удавкой к родителям.

Разок, выяснив, что транквилизаторы с пивом кроют лучше, чем то или другое по отдельности, Паша пытался пригрозить суицидом психиатру, но быстро просёк, что отделение общего профиля — не совсем то место, куда следует стремиться утончённой натуре. С тех пор визиты стали редки и формальны: Паша вздыхал о несчастной судьбе и тотальной недопонятости, доктор до омерзения бодрым тоном советовал найти в жизни такое, чтобы захватило всего, целиком и полностью, а также о роли мировоззрения в процессе превращения истерического психопата в человека — на том и расставались.

Из всех девушек, которыми Паша весьма вольно перебирал, задержалась было одна: красавица, умница и с общеженской уверенностью, что бриллианты просто россыпью встречаются в залежах гуано — надо только копнуть поглубже да отмыть почище. Уж как только она с ним не мучилась: то сорвётся среди ночи на очередную предсмертную СМС-ку, то рыдает, будучи послана и многоэтажно обложена, то мчится как на крыльях — ОН соизволил помириться!

И вдруг — пропала из Пашиного поля зрения. Он пару недель и не обращал внимания, поскольку был занят новой пассией и выколачиванием денег из родителей. Потом вспомнил, позвонил — А ОНА ПОСМЕЛА НАЙТИ СЕБЕ ДРУГОГО!!! Сопливого второкурсника, который, видите ли, наскрёб денег и даже взял кредит, чтобы свозить её в Турцию — ха! Да он мог бы… ну, если посильнее прижать предков… да хоть в Таиланд! Да как она вообще могла! Он тут третий день проводит в жестоком воздержании — а ту ли холку? В смысле — толку? В смысле — нафиг?

На две грозные СМС-ки ответа не было. Через час после третьей, самой отчаянной, с подробным описанием того, как именно он сейчас будет вешаться, в дверь позвонили. Это был её новый парень. Он привёз верёвку и мыло. А ещё уксус (кажется, в первой СМС-ке что-то такое было). Предложил помочь с этим нелёгким и явно последним в никчёмной Пашиной жизни решением. Потом была небольшая перепалка, потом Паша получил в глаз. И ещё инструкции — не звонить, не докучать, не появляться на горизонте даже случайно. Иначе второй глаз окажется на жопе.

Собственно, с фингалом-то он и пришёл на приём. Доктор посочувствовал и отправил в отделение неврозов — такое разочарование в жизни можно стереть только срочным появлением на горизонте новых самоотверженных подруг.

Эту историю рассказал мой друг Александр Алексеевич. Поскольку он заведует отделением судебно-психиатрической экспертизы, в суде ему приходится бывать довольно часто. В этот раз его вызвали для того, чтобы он мог перевести заключение экспертизы с русского медицинского на русский разговорный, по возможности избежав выражений, которые, несмотря на сочность, меткость и образность, не смогут войти в протокол заседания.

Речь зашла о том, что можно считать бредом, а что нет, и что такое бред вообще. Александр Алексеевич был красноречив. Александр Алексеевич был остроумен. Александр Алексеевич объяснил всё настолько легко, доступно и по полочкам, что предмет спонтанной лекции стал даже ему ближе и понятнее. В зале суда был слышен только его голос. Слушала судья, слушала прокурор, слушал подсудимый, он же подэкспертный, а также его родня и конвой. И даже секретарь собрания, миловидная юная барышня с кукольным личиком, перестала печатать, приоткрыла ротик и изволила кушать доктора глазами. В принципе, при желании можно было переходить к процедуре углубления гипнотического транса и начинать заниматься целебным внушением, но такой задачи не было, и потому Александр Алексеевич закончил изложение и сказал судье, что у него по сути вопроса всё, вуаля.

Первой из транса вынырнула секретарь. Тут необходимо сделать небольшое отступление и описать эту девушку чуть подробнее. Скорее всего, она замещала другую девушку-секретаря, которая постоянно работала с этой судьёй, но то ли ушла в отпуск, то ли взяла отгул. Почему? Да потому что дресс-код этой юной дамы был явно заточен под начальника-мужчину и имел целью ласкать взор и поддерживать должный жизненный тонус и гормональный уровень: топик с декольте по самую хара (плюс-минус один цунь), мини-юбка, больше напоминающая широкий пояс, колготки в сеточку с гипнотическими узорами и, на два взмаха мизерикордом — десятисантиметровые шпильки и ногти для удалённого доступа к клавиатуре (тот же цунь, а может, полтора).

Судья от секретаря была не в восторге и всячески показывала, что они тут не вместе, зато девушка, обладая железобетонной уверенностью в себе, помноженной на деликатность стенобитного орудия, вовсю командовала заседанием, шикая на подсудимого и адвоката, рассаживая всех по местам и тасуя уже рассаженных, если вдруг показалось не фэншуйно. Забыла она о своих обязанностях только на время речи Александра Алексеевича, но по окончании доклада вновь включилась, причём подкорка успела первой.

А можно повторить всё сначала, а то я не успела за вами напечатать, — спросила она и сделала хлоп-хлоп ресничищами.

В зале повисла зловещая тишина. Никто не шелохнулся. Изменилась только цветность. Судья сделалась багровой. Прокурор позеленела. Подсудимый и адвокат, видя их реакцию, побледнели. Докладчик… Вообще Александра Алексеевича трудно вывести из себя, он довольно терпелив и добродушен по натуре. Но уж если удалось… Он вполне отдавал себе отчёт, что за неуважение к суду можно огрести что-нибудь административно-пакостное. Но остановиться уже не мог. Очень вежливо и тихо он переспросил секретаря:

С самого-самого начала, говорите?

Ну да, а я запишу, — ни о чём не подозревая, ответила та.

Пишите, — вкрадчиво промолвил Александр Алесеевич — В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Секретарь начала послушно печатать, не видя, как давится хохотом, прикрывая лицо ладонями, судья, как сползает под лавку окончательно позеленевшая (на сей раз от попыток не заржать) прокурор, как вытягиваются лица у подсудимого и конвоиров. Потом она всё же заподозрила что-то неладное и на всякий случай повернулась к Александру Алексеевичу (один серьёзный взгляд и два хлопа ресничищами):

Это вы про что?

Вы же просили с самого начала, — охотно пояснил Александр Алексеевич — вот это оно самое и есть, по версии святого Иоанна, Евангелие, глава первая, стих первый.

Ээээ…

А если по сути вопроса, то вкратце запишите вот что, — и доктор в двух предложениях, очень кратко, дал определение бреда и пояснение, почему в одном случае в показаниях подэкспертного он присутствовал, а в другом — нет.

Эту историю рассказал Владислав Юрьевич. Однажды спецбригаду вызвали к несостоявшемуся висельнику. Он и раньше не раз ставил на уши медиков и родственников своими попытками как-нибудь поназидательней убиться, но ни жену с её крестьянскими корнями, ни собственно корни в лице приехавших погостить и намертво осевших в квартире тестя с тёщей, эти страдания мятущейся души и артистической натуры ни к каким нужным оргвыводам не приводили. Да, охали. Да, сокрушались. Но жена категорически не перевоспитывалась, а старики никуда не спешили уезжать.

В этот раз, судя по всему, заявка на тот свет была подана довольно серьёзная: наверное, верёвку ему следовало всё же надрезать посильнее. Поболтавшись в петле дольше, чем обычно, и основательно переполошив домочадцев, пациент рухнул на пол. Через некоторое время приехала спецбригада. Сделав предположение, что подкорка страдальца после такого экстрима придёт в норму быстрее коры и успеет доставить экипажу барбухайки несколько незабываемых минут, доктор дал команду заготовить вязки (три метра толстого фланелевого жгута, чтобы фиксировать буйных больных). Санитар кивнул и сложил жгут в петлю на манер удавки — так удобнее ловить за руку или за ногу, если вдруг понадобится.

В квартире их застал лежащий на полу висельник-рецидивист, привычно рыдающая супруга и тесть с тёщей, с интересом взирающие на происходящее и лузгающие семечки, за неимением попкорна. Тесть был туговат на ухо и постоянно обращался к тёще, дабы не упустить деталей картины. Убедившись, что реанимационные мероприятия не нужны, доктор принялся заполнять талон вызова, расспрашивая жену о деталях инцидента.

Он в этот раз говорил, что собирается покончить с собой?

Ась? — переспросил тесть.

Он говорит, Васька в петлю сразу полез или сначала хорохорился?

Хорохорился! — безапелляционно заявил тесть.

Хорохорился, — подтвердила жена, потом спохватилась. — Папа, не тебя спрашивают! Да, доктор, он опять закатывал истерики, кричал — мол, или они, или я. А у меня выгнать родителей язык не повернётся.

Чивось? — переспросил тесть.

Живи, говорит, старый, тут, нехер в деревне делать! — перевела тёща.

А мне с ним надо будет ехать в больницу? — поинтересовалась супруга.

Ась? — снова вмешался тесть.

Наша говорит, что хочет за ним там ходить, — ответила тёща.

Нет, такой необходимости нет. У нас обученный персонал, круглосуточное наблюдение, — стал расписывать доктор.

Чивось он сказал? — не расслышал тесть.

Он сказал — нахуй! — авторитетно перевела тёща.

Расспросив всё, что нужно, и убедившись, что пациент понемногу приходит в себя, доктор вновь обратился к его супруге.

Придётся нам его всё же госпитализировать. Во избежание, так сказать.

Ась? — оживился тесть.

В дурдом его сдадут! — перевела тёща. — А то, неровён час, опять в петлю полезет или гадости нахлебается, тьфу ты, прости госсподи!

А чего это у дохтура верёвка в руке? — поинтересовался тесть.

Вы понимаете, — начал объяснять доктор. — Наши пациенты на фоне гипоксии мозга могут давать психомоторное возбуждение, отчего могут пострадать сами или причинить вред окружающим. Если что, мы его зафиксируем.

Чивось? — переспросил тесть, не сумев понять ни одного из тех слов, что успел расслышать.

Будет рыпаться — придушат! — охотно пояснила тёща.

Аа, это дело, — обрадовался тесть и подошёл поближе, чтобы не упустить момент.

Тут пациент начал шевелиться и открыл глаза. И первое, что он увидел — существо в белом и с верёвкой в руках. Проведя дифференциальную визуальную диагностику (крыльев и нимба нет, плюс небритость, плюс фонендоскоп и рукоять молоточка из нагрудного кармана), он скосил глаза на руки существа и спросил:

Доктор, а зачем вам верёвка?

Вы понимаете, — начал доктор, но тесть не дал ему договорить.

Та, на которой ты вешался, слабой оказалась! — радостно изрёк он. — Мы тут с доктором договорились за пузырь, чтобы он дело до конца довёл!

Доктор, не ожидавший такой тирады от деда, сделал было шаг к страдальцу, чтобы всё ему объяснить. Зря он это сделал. Лицо пациента исказил животный ужас. Он и рад бы был дёрнуть прочь с низкого старта, да вот беда — после повешения тело его не слушалось. Не считая дыхательной мускулатуры и мимических мышц, шевелились только большие и указательные пальцы рук. ВОТ НА ЭТИХ-ТО ПАЛЬЦАХ ОН И ПОПЫТАЛСЯ УДРАТЬ.