Это тот случай, когда молчание сродни предательству. Сейчас поймете почему.

В прошлом году я получила вновь учрежденную литературную Гоголевскую Премию за повесть «Неправильный треугольник». И все бы ничего, если бы эту же премию в этом году не вручили поэту Юрию Рыбчинскому, о чем широко оповестила украинская пресса. И как оказалось с прискорбными последствиями для меня. Журналисты сочли необходимым упомянуть, что первым лауреатом была Этери Басария. И редактор отдела из «Газеты по-украински» Светлана Корженко допустила, как мне показалось тогда, забавную оплошность, состарив меня больше, чем на четверть века и написав, что мне 86 лет. Я только посмеялась, предположив, что, наверное, все дело в том, что любое кавказское имя ассоциируется с долгожительством. В конце концов, все это могло быть и простой опечаткой. Не знаю, кто указал журналистке на её ошибку, но она позвонила мне с извинениями и предложила встретиться, чтобы взять у меня интервью.

Мое согласие было серьёзным промахом, непростительным, как я теперь понимаю. Мы встретились. Светлана Корженко включила диктофон и началась наша долгая беседа. В результате некоторое время спустя я обнаружила в Интернете уже опубликованный опус, не согласованный со мной. И в этом, с позволения сказать, интервью такое изобилие намеренных оговорок, вложенных в мои уста, что молчать об этой лжи равно предательству и своей земли, и себя самой. Я уж не говорю о профессиональной беспомощности журналистки или бестактности, Бог с этим, до того ли сейчас!

Возможно, у Светланы Корженко русофобия приняла клинический характер. Но как мне посмотреть в глаза известному абхазскому писателю и моему давнему другу Виталию Амаршану, если по версии Светланы Корженко, его единственного сына, защищавшего свободу своей земли, якобы убили русские, которые, оказывается, оккупировали Абхазию — и почему-то в 1995-м году? Услугами Интернета, между прочим, пользуются и в Абхазии. И специально для читателей «Газеты по-украински» добавлю: Республика Абхазия — самостоятельная страна, а не задворки Тбилиси. Речь же в разговоре с горе-журналисткой шла в первую очередь о книге Виталия Амаршана, переведенной мной не в прошлом году, как пишет Корженко, а в 2001-ом и изданной в 2003 году. Книга посвящена памяти действительно погибшего сына писателя, и случилось это в 1992-ом году в период абхазо-грузинской войны. Светлана, угадайте с трех раз, от чьей руки пал сын Виталия Амаршана? Не угадали. Не от русской. А вот от украинской — мог, так как на стороне грузин воевали украинские наемники. Это документально подтверждено. Хотя все, что имеет отношение к документу, как я понимаю, не по Вашей части. И мать мою били не русские, как Вы утверждаете (правда, приписывая это мне),— а грузины. Я бы Вам порекомендовала прочитать «Белую книгу», о которой я Вам рассказывала. Она — о зверствах грузинских оккупантов, но, боюсь, Вы по-русски читать не умеете. Да и, наверное, и на слух плохо воспринимаете, иначе, как Вы могли переврать, излагая наш разговор, все, что можно и что нельзя?!

Это пустяки, что вы мне приписали почему-то девять романов – очевидно, это ваше любимое число, хотя мы говорили о повестях и рассказах и о шестнадцати опубликованных книгах, названия которых у вас трансформировались в романы. Ход вашей мысли мне понятен — женщине полагается писать женские романы и точка. Это нечто сродни выдуманному Вами моему долголетию — «женщины пишут женские романы, кавказцы живут до Второго пришествия». Но откуда взялось сомнительное изречение о том, что я пишу по-русски, потому что «кто бы стал читать по-абхазски в Украине», да ещё выделенное в тексте, как какое-то откровение? Помилуйте, в Киев я приехала с рядом рассказов и повестей, опубликованных в Москве, и вопрос, на каком языке мне писать был решен для меня гораздо раньше, чем я, не выезжая за пределы СССР, превратилась в иностранку. Об этом мы с Вами тоже говорили. Но, увы, Вы предпочли свою версию, хотя я совсем не уверена, что это на благо ваших читателей.

Напоследок мне хотелось бы поинтересоваться у главного редактора издания пана Владимира Рубана: что он ценит в своих сотрудниках? И часто ли приходится держать ответ в суде из-за вопиющего искажения фактов на страницах своей газеты? Или это осознанная позиция: «Ври. Источники забудутся, информация останется»?
Этери Басария