Военное ведомство Швеции опубликовало на своем сайте планы по преобразованию вооруженных сил страны на основе анализа российско-грузинского конфликта в августе 2008 года. По мнению шведских военных, он показал, что события в современной войне развиваются стремительно. При этом они считают важным тот факт, что Россия не направляла значительное количество войск в регион, зато их передислокация была осуществлена в крайне сжатые сроки.

силы плохо подготовлены для ведения конфликтов малой эффективности

а из чеченских войн они что нибудь извлекли?

У нас, у православных, Коэлет зовется Экклезиастом ;)

Слова Проповедующего в собрании, сына Давидова, царя в Иерусалиме...
Я, Проповедующий, царил над Израилем в Иерусалиме...
Вот я мудрость свою умножил более всех,
Кто был до меня над Иерусалимом

«Сидит дед, во сто шуб одет, кто его раздевает, тот слезы проливает».

Первая русская матрешка была выточена и расписана в московской игрушечной мастерской только в 90-х годах XIX века, по образцу, привезенному из Японии.

Интересна мысль автора. В одной фигурке много других фигурок. В одном теле много других тел. Господин Ли Хунжи, в книге "Чжуань Фалунь", так описывает этот вопрос о телах: "Существуют многие и многие пространства, и в каждом из них живет одно тело человека… Тело, которое существует в другом пространстве, может увеличиваться и уменьшаться. Тогда ты заметишь, что это безмерно обширное пространство. Я имею в виду своего рода простую форму существования другого, находящегося в одно и то же время и на одном и том же месте. Человек имеет по одному определенному телу в каждом из многих пространств…"

На востоке уже тогда знали, что тело человека пронизывают многие миры-пространства и намекнули об этой истине в игрушке.

Таким образом наша русская матрешка является прообразом просветленного.

Япония – страна множества богов. Каждый из них за что-то отвечал: либо за урожай, либо помогал праведникам, либо был покровителем счастья искусства. Японские божки разнообразны и многолики: весёлые, разгневанные, мудрствующие … Йоги верили, что человек имеет несколько тел, каждому из которых покровительствовал какой-либо бог. Целые комплекты фигурок-божков были популярны в Японии. И вот в конце XIX столетия кто-то решил поместить несколько фигурок одна в другую. Первой такой забавой стала фигурка буддийского мудреца Фукурумы, добродушного лысого старика, который отвечал за счастье, процветание и мудрость.

Японская фигурка совершила своё путешествие в Россию и была встречена с интересом токарем Василием Звёздочкиным. Именно он выточил из дерева похожие фигурки, которые тоже вкладывались одна в другую. Известный художник Сергей Малютин расписал фигурку на русский лад – это была круглолицая румяная девушка в цветастом платке, сарафане, с чёрным петухом в руке. Игрушка состояла из восьми фигурок. Девочки чередовались с мальчиками, а венчал это семейство спелёнутый младенец. Надо отметить, что умение расписывать выточенные изделия в России существовало задолго до матрёшки – в традиции точения и росписи деревянных яиц на Пасху. Так что японские фигурки попали на подготовленную российскую почву.

Многие считают, что балалайка была придумана на Руси, другие думают, что произошла от народного инструмента киргиз–кайсаков – домбры. Есть еще одна версия: возможно балалайка была придумана во время татарского владычества, или, по крайней мере заимствована от татар.

О времени и месте написания Книги Экклесиаста достоверных сведений практически нет. Можно лишь достаточно уверенно утверждать, что это — одна из позднейших ветхозаветных книг. На это указывает и язык Экклесиаста, насыщенный арамеизмами и словами, не встречающимися в других частях Ветхого Завета, — язык более близкий к языку первых комментариев Библии ("Мишна", II в. н.э.), чем к классическому еврейскому эпохи независимых царств. Об этом свидетельствуют и имеющиеся в тексте административные термины ахеменидской эпохи. Известную хронологическую опору дает Книга Иисуса Сирахова, которая надежно датируется 190—180 гг. до н.э. и автор которой явно знаком с нашей книгой. О ее существовании и широком распространении уже ко II в. до н.э. свидетельствует то, что она успела войти в древнейший перевод Библии на греческий язык, так называемую Септуагинту. Добавим, наконец, что новонайденные фрагменты Книги Экклесиаста из Хирбет-Кумрана палеографически датируются II-I вв. до н.э. Итак, вероятнее всего, книга написана во второй половине III в. до н.э.

Еще меньше известно об авторе книги. Греческое "Экклесиаст" есть буквальный перевод довольно темного по значению древнееврейского слова "Кохелет", которое условно можно перевести как "Проповедующий в собрании" или "Законоучитель". Под этим псевдонимом скрывается неизвестный мудрец, биографические данные о котором исчерпываются его собственными словами "Я, Кохелет, был царем над Израилем в Иерусалиме" (1,12) и ремаркой, называющей его "сыном Давида" (1,1). Слова эти следует понимать метафорически: как не было мужского имени "Кохелет", так не существовало и царя с таким именем. Упоминание Иерусалима — обычный штамп, связывающий понятие "царь" с резиденцией владык единого Израильского царства. Определение "сын Давидов" синонимично тому же понятию "царь", ибо в сознании древних евреев прочно укоренилось представление о потомках Давида как единственной легитимной династии. Все вместе, таким образом, есть литературная фикция, такая же, как упомянутый в Книге Притч (31,1) мифический "царь Лемуил". В умах читателей нравоучительные книги прочно ассоциировались с именем Соломона, мудрейшего из царей и прообраза всех мудрецов-сочинителей, а поэтому анонимные собиратели притч называли себя, по аналогии с Соломоном, "царями". Неудивительно, что и Книга Экклесиаста, уже вскоре после ее создания, оказалась приписанной ему же. Истины, вложенные в уста мудрейшего из монархов, должны были звучать куда убедительнее, чем если бы их сообщали от лица живых, но не столь именитых авторов. Фиктивное авторство Соломона придавало анонимным сочинениям авторитет и вес, приобщая к традиции, освященной древностью.

войны, ведущиеся, как правило, между двумя небольшими государствами в ограниченных районах с использованием ограниченного набора сил и средств для достижения частных политических целей.

Обычно характеризуются низкой активностью военных действий сторон, проведением операций небольшого масштаба и невысокой результативностью борьбы. Могут быть довольно продолжительными, прерываться на некоторое время и возникать вновь. К таким войнам относятся, прежде всего, малые локальные войны и военные конфликты, в которых косвенно могут участвовать и крупные державы, оказывая той или иной стороне моральную поддержку и поставляя ей оружие.

Зарождаются конфликты малой интенсивности постепенно. Все начинается с общественных трибун, дискуссий, выступлений средств массовой информации, ненасильственных акций, митингов, демонстраций, иных форм публичного группового сопротивления. «Золотая эра» массовых протестов получила сегодня популярное название «оранжевые революции».

У всех на слуху страны, где подобные «малонасильственные» формы конфликтов с триумфом разрешились в пользу протестующих – это Украина, Грузия, Сербия, Киргизия.

Но, как говорил один извест­ный политик, «можно и нарваться». Если сила координируемого протеста сталкивается с волей и возможностями властей – наступает момент истины, когда конфликт из некриминального и «несилового» переходит в иную, насильственную стадию.

Граница меры в таком случае – первая кровь. Реакцию на нее можно перехватить и стабилизировать процесс. Это в свое время весьма профессионально сделали китайские власти – во время событий на площади Тяньаньмэнь. А затем, менее удачно, власти узбекские – во время андижан­ских событий.

Погибших людей всегда жаль. Но политическая математика требует от властей точного расчета и прогноза возможных жертв дальнейшего развития подобного конфликта. Поспешные и непродуманные действия наверняка породят неуправляемую цепную реакцию вооруженного протеста.

Если власть не удалось сломить «с наскока», «оранжевый» протест неминуемо становится кровавым и ведет к стадии внутреннего вооруженного конфликта. «Светлые» лозунги кукловодов-политтехнологов и «народных трибунов» уверенно бросают народы в пучину бед и разрушений.

• либо между несколькими субнациональными акторами (различные освободительные движения, сепаратистские группировки, вплоть до криминальных структур) — такие конфликты, как правило, расценивают как конфликты малой интенсивности,
• либо между государством и субнациональным актором/акторами (такие конфликты могут иметь форму конфликты малой интенсивности или обычного вооруженного конфликта),
• либо с вовлечением в конфликт наднациональных образований (ООН, ОБСЕ и других организаций) — такие операции являются примером нетрадиционного применения военной силы, а именно превентивного развертывания, миротворчества, принуждения к миру, принудительного разоружения, а также целого спектра постконфликтного урегулирования[2].

[2] Quester, George H. Nontraditional Use of Military Force // Shultz R.H, Godson R., Quester G.H. (eds.) Security Studies for the 21st century.Washington: Brassey's, 1997.

рядом экспертов отмечается взрывной рост числа внутригосударственных конфликтов, причем природа этих конфликтов, в отличие от межгосударственных, лежит в культурной и духовной (т.е. информационной) сферах и непосредственно не связана с разделом сфер влияния и ресурсов. Большинство современных внутригосударственных конфликтов возникает между этническими и религиозными группами. Поразительно, но значительная часть конфликтов конца XX века имела именно религиозные корни!

В дополнение к материалам SIPRI результаты ряда исследований, проведенных Международным институтом стратегических исследований (IISS) в Лондоне, Научно-исследовательским институтом в Осло (PRIO), а также в рамках Междисциплинарной программы исследования причин нарушения прав человека (PIOOM) в Лейденском университете в Нидерландах, подтверждают, что за последние годы резко возросло число внутригосударственных конфликтов малой интенсивности.

В ходе научных работ в указанных организациях было расширено изучение случаев применения насилия для достижения политических целей вне межгосударственных вооруженных конфликтов. Рассматривались не одна, а две категории меньших по интенсивности конфликтов: конфликт низкой интенсивности, в котором потери составляют от 100 до 1000 человек убитыми ежегодно, и сильно политизированный конфликт, в котором потери меньше 100 человек в год, но данный тип конфликта имеет существенный отрицательный политический эффект на общество и международное общественное мнение. Причем влияние международного сообщества на конфликты такого рода весьма ограничено, что затрудняет их разрешение.

Как ни странно, именно советский путь в долгосрочной перспективе оказался более верным. Его правоту подтвердил Афганистан — и появившаяся вскоре теория "конфликтов малой интенсивности". Речь уже не шла о глобальном противостоянии "двух миров, двух образов жизни". Что Запад, что Восток — все в равной степени увязли в бесконечной череде локальных войн, где дело приходилось иметь не с профессиональными армиями, оснащенными по последнему слову техники, а со скудно вооруженными, зато многочисленными, хорошо подготовленными и фанатичными партизанами. Вот тут-то РСЗО, способные в мгновение ока положить плотный огневой ковер на несколько гектаров, и пришлись как нельзя кстати.

Государства будут по-прежнему сохранять свои возможности по применению военного принуждения и ведению войны. Однако это станет наименее жизнеспособным методом установления контроля над другими субъектами, как государственными, так и негосударственными, трансгосударственными или внутригосударственными. На передний план выходит такой метод принуждения, как внутригосударственный (военный или вооруженный) конфликт малой интенсивности.

В этой возникающей «новой дилемме безопасности» государствам гораздо меньше угрожают другие государства, нежели социальные силы, которые действуют по другим правилам и преследуют многочисленные и противоречивые цели в разных временных рамках, применяя множество средств принуждения.

Например, в 2000 г. примерно 90% всех войн, которые велись регулярными и нерегулярными вооруженными силами, были внутригосударственными. Традиционная дилемма безопасности основана на взаимодействии между государствами, стремящимися к односторонней безопасности, что ведет к заколдованному кругу вооружения и контрвооружения, подрывающему первоначальное стремление к безопасности. В рамках «новой дилеммы безопасности» более широкое распространение благ глобализированной экономики сочетается с сокращением эффективности действий государств по отношению к различным нарушителям международного порядка. Количество попыток нарушения, особенно со стороны негосударственных субъектов, возрастает, создавая нестабильность. Однако попытки навязать безопасность посредством вмешательства «могут вызвать обратные реакции, которые вступая во взаимодействие с комплексными процессами глобализации будут создавать новые источники неуверенности: зоны и границы цивилизационных разломов, пересекающиеся и соревнующиеся трансграничные силовые сети, колеблющиеся лояльности и идентичности, а также новые источники вооруженных конфликтов низшего уровня»4.

Терроризм хорошо вписывается в картину вооруженных конфликтов малой интенсивности. Этот вид насилия часто возникает в условиях неудавшихся государств и обществ. Они характеризуются социальной фрагментацией, насилием и нищетой. Такие условия естественно становятся питательной средой или областью моральной поддержки для терроризма. Однако терроризм не такое новое явление, как считают некоторые люди после событий 11 сентября 2001 г. По мнению Мартина ван Крефельда, терроризм – это такой же старый вид конфликта малой интенсивности, как и сама война. Он выделяет три основные характеристики нынешних конфликтов малой интенсивности:
* они имеют тенденцию разворачиваться в слаборазвитых странах;
* в них обычно участвуют регулярная армия на одной стороне и нерегулярные силы, называют ли их партизанами, бандитами, террористами или борцами за свободу – на другой;
* они обычно не подразумевают широкого использования высокотехничного коллективного оружия, которое «составляет гордость и радость любой современной армии», но не очень популярно и эффективно в конфликтах малой интенсивности.

армия не подготовлена для "конфликтов малой эффективности"

Лорен Томсон\Loren Tompson, автор книги "Конфикт Низкой Интенсивности — Образец Войны в Современном Мире"\Low intensity conflict: The Pattern of Warfare in the Modern World

Общепринятого определения этого термина не существует. Считается, что такого рода конфликты имеют ряд отличительных признаков. В частности, за власть в отдельном регионе конкурируют не два государства, а государство (или группа государств) с одной стороны и негосударственные вооруженные формирования, различной политической и идеологической направленности. Ежегодно в мире происходит 20 — 80 вооруженных конфликтов, в основном, это партизанские войны, которые считаются конфликтами низкой интенсивности

Иван Моллой\Ivan Molloy, автор книги Rolling Back Revolution: the emergence of low-intensity conflict, считает, что именно такого рода конфликты в наибольшей степени угрожают современной цивилизации.

Майкл Клэр\Michael Klare и Питер Корнблах\Peter Kornbluh, проанализировавшие подобные конфликты 1980-х годов, Low Intensity Warfare: Counterinsurgency, Proinsurgency and Anti-Terrorism in the Eighties пришли к выводу, что единственным способом, с помощью которого государство может победить в конфликте низкой интенсивности — "вырвать революцию из рук революционеров".