Беспредел в Ингушетии достиг такой точки, что его уже бессмысленно скрывать. По сути, там идет гражданская война. В республике ни у кого нет реальной власти; ни граждане, ни высшие региональные чиновники, ни милиция, ни армия, ни ФСБ не доверяют друг другу и не знают, откуда ждать следующего выстрела.

Какова логика происходящего? Мои друзья в Ингушетии правы: ее нет. В том смысле, что кровавая каша не результат чьей-то политики, а стихийное взаимодействие крупных вооруженных группировок. И это — самое плохое.

Есть российские силовики — временная группировка войск, ФСБ, ГРУ, мобильные отряды МВД. Формально они кому-то там подчиняются в Москве, но на самом деле это отдельный мир, сложившийся во время чеченских войн, со своими нравами, культурой, механизмом действий. Люди приезжают и уезжают — но группировка остается. У нее есть свой способ существования, взаимодействия с миром — это война. Силовики живут в казармах, выезжают на операции. На местное население им наплевать, в целом оно для них враг, местная власть — ноль.

С другой стороны, есть боевики. У них то же условие существования — война, она им необходима, они ее производят. Им тоже плевать на население, их финансирование тоже идет извне. И те и другие запугивают людей, убивают тех, кто посмел быть идейно близок врагу. Это основные воюющие силы. Победить друг друга они не могут, да в реальности никто такой задачи и не ставит.

Есть и разные другие группировки. Кадыровцы, оттеснившие боевиков и федералов. Ингушская милиция — мишень для боевиков, которая пытается защищаться. Есть группировка Мурата Зязикова, которую сложно назвать правительством Ингушетии, — она тоже пытается выжить, исходя из существующей реальности: говорит Москве то, что та хочет слышать, покрывает преступления силовиков, подавляет недовольство населения. Все это маскируется под государство, но на самом деле государства здесь нет. Ситуацию в республике Мурат Зязиков не контролирует. Разнообразные федералы ему не подчиняются, боевики только что в кабинет к президенту не заходят: они неоднократно обстреливали дома и кортежи его самого, премьера, мэра Назрани, сенатора, муфтия — ингушские чиновники живут в постоянном страхе.

Еще до истории Аушевых в селах уже вспыхивали стихийные митинги, вызванные похищениями. После убийства ребенка в республке появилась оппозиция: Макшарип Аушев и Мухмед Газдиев призвали людей на митинг, его разогнали — и поехало. Были другие разогнанные митинги, запрет «Ингушетии.ру», сбор подписей за возвращение Руслана Аушева, убийство Евлоева — и кровная месть. Меньше чем за год все вернулось на круги своя: власти подавляли попытки протеста, истерика нарастала, пока все не скатилось обратно к насилию.

Беда в том, что весь этот шум, оппозиция, репрессии, подписи — все это лишь пена на поверхности войны, безуспешная попытка населения выбраться из нее. Задавить оппозицию нетрудно: это не сила. Реальная сила — это подполье, которое пронизывает Ингушетию и пополняет свои ряды за счет кровников за убитых и похищенных. Собрать митинг в Назрани очень сложно. Боевикам проще — нужно только дождаться шести часов вечера, взять автомат и выехать на охоту.