Россия провалила информационную кампанию не только потому, что пропагандистские лекала, работающие внутри страны, в мире никого не убеждают. Изоляционистская внешняя политика, в принципе, исходит из того, что у страны нет с миром общих ценностей.

Военная акция, предпринятая после явного и жестокого применения силы Грузией, широко поддержанная российской общественностью и к тому же не занявшая много времени, оказалась непонятой внешним миром.

Скандальные препирательства в Совбезе. Сдержанное осуждение в «старой Европе» и несдержанное в «новой». Холодное молчание ближайших друзей, и без того немногочисленных. Украинские демарши по поводу прав и обязанностей Черноморского флота. Мгновенно достигнутый американско-польский консенсус по поводу ПРО. Под вопросом вступление России в ВТО и даже членство ее в «восьмерке».

Прочувствованные слова поддержки, пришедшие с Кубы и с немалым опозданием из Венесуэлы, всего этого, конечно, не перевешивают.

Мысль о том, что нас просто никто не любит, год за годом внедряемая в умы россиян казенной пропагандой и мало-помалу ставшая самосбывающимся прогнозом, действительно многое объясняет. Но не все.

Потому что и средства, и цели, и агитоформление этой войны если кого и впечатлили, то только домашнюю нашу аудиторию.

Непривычные в нашем обиходе слова «операция по понуждению к миру» появились для того, чтобы посеять растерянность в западных умах, напомнив об американско-европейских силовых акциях 90-х годов, преподносившихся под точно таким же агитационным соусом.

Кое-какое действие это возымело, и кое-какие упреки в двойных стандартах американцам от староевропейцев действительно пришлось услышать. Однако суммарный эффект оказался небольшим и недолгим. Западные «понуждения к миру» и «гуманитарные интервенции» действительно крепко ударили по принципам территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела. Но все-таки предпринимались они не в одиночку, а целыми коллективами государств, с соблюдением или хотя бы формальными попытками соблюсти ритуалы и процедуры ООН и Совбеза, с разъяснительными кампаниями и публичными дискуссиями, с широким доступом мировой прессы в зоны боевых операций.

Москва действовала в одиночку. С друзьями и союзниками, не говоря о западных партнерах, консультаций не проводила. Не сообщалось и о телефонных разговорах с лидерами существовавшей тогда «восьмерки».

Стилистика ведомства Сергея Лаврова, всецело подчиненная задачам «вставания с колен», была подчеркнуто недипломатична и выводила из себя даже доброжелателей, избытка которых и так не ощущалось.

Уровень лживости официальных российских сообщений о ходе событий был гораздо выше того, к которому в подобных ситуациях привыкли на Западе. Вся атмосфера, созданная официальной Москвой вокруг этой операции, сама собой наводила на подозрение: есть там, видимо, что скрывать, и реальные цели великой северной державы гораздо шире гуманного «понуждения к миру».

И главное тут, конечно, не в промахах агитационного порядка. О том же самом по меньшей мере со второго дня войны говорили и очевидные факты: перенос боевых действий за пределы Южной Осетии, намеки на необходимость смещения Саакашвили, больше похожие на ультиматумы, шумные попытки расширить фронт врагов и перевалить ответственность за цхинвальский штурм на Америку, хотя на самом деле Вашингтон своего тбилисского протеже от силовой акции предостерегал, пусть и недостаточно твердо.

Масла в огонь добавляли и вытащенные из запасников жуткие рассказы о «неграх-снайперах» или «украинских наемниках», и бессмысленные попытки отрицать свершившееся, часто еще и издевательские по тону – как рассуждения о безграмотных спичрайтерах Буша, якобы по ошибке вставивших в его выступление слово «Поти», или о безобидных мероприятиях наших сил в Гори, откуда им просто нельзя уйти, а то ведь брошенная грузинская техника останется без охраны.

Пришедшие на защиту осетин российские войска явно не получили приказа защитить также и грузин, недавно еще многочисленных в Южной Осетии. И на сегодня число грузинских беженцев вряд ли меньше, чем число беженцев осетинских. Изгнание из Южной Осетии живших там грузин фактически уже состоялось и оценивается властями самопровозглашенной республики как нечто само собой разумеющееся.

Все это вместе взятое подкрепляет распространенное во внешнем мире мнение, что официальная Москва видит главную свою задачу не в том, чтобы защищать слабых, а в том, чтобы контролировать отпавшие от Грузии автономии, а если выйдет, то и ее саму.

Эта картина обогащается широко циркулирующими и почему-то не опровергаемыми версиями о материальных интересах конкретных физических и юридических лиц в Абхазии и Южной Осетии, о личных счетах с грузинским президентом и о прочих колоритных обстоятельствах. И над всем этим – опасения, что новейшие закавказские наработки будут теперь перенесены в другие регионы.

Таков фон, на котором наши ближние и дальние соседи, партнеры и соперники сейчас пересматривают свои подходы к России. Одновременно такой международный вызов создает возможность для российского руководства, приняв международные правила, убедить мир в своей правоте.