Поднявшись на трибуну, 60-летний лорд Килланин объявил: “Игры XXII Олимпиады современности пройдут в Москве. Олимпийские зимние игры 1980 года — в Лейк-Плэсиде”. Журналисты интересовались, кто именно голосовал за Советы. “Об этом никто и никогда не узнает. Я попросил двух старейших членов МОК после подсчета голосов разорвать бюллетени. Теперь их обрывки плавают в Дунае”, — медленно проговорил ирландский лорд.

Старожилы Олимпийского комитета России утверждают, что идея замахнуться на Олимпиаду возникла не в недрах КГБ, который в конце 1960-х возглавлял незабвенный Юрий Владимирович Андропов, и не в ЦК КПСС. Осенила она председателя Спорткомитета СССР Сергея Павлова.

В апреле 1969 г. Павлов собрал в своем кабинете в Скатертном переулке высших спортивных чиновников Союза. “Не пора ли подумать о проведении Олимпийских игр в Москве?” — удивил Павлов собравшихся. Ни московские власти, ни руководство страны не были в курсе — убедить их в правильности своего предложения Павлов брался сам.

Это была авантюра. До сессии МОК в Амстердаме, на которой предстояло выбрать столицу Олимпиады-76, оставалось чуть больше года. Половину сооружений, необходимых для проведения олимпийской программы, в Москве еще нужно было построить. Но лиха беда начало: председатель Мосгорисполкома Владимир Промыслов и зампред Президиума Верховного Совета СССР Михаил Яснов официально пообещали президенту МОК Эвери Брендеджу, что советские власти сделают все возможное, чтобы обеспечить успешное проведение Игр.

После первого тура голосования Москва лидировала. Она получила 26 голосов, Монреаль — 22, Лос-Анджелес — 18. Но во втором туре все, голосовавшие за Лос-Анджелес, поддержали канадского претендента. Организаторам советской заявки досталось по партийной линии за позор страны. Обвинения в адрес членов МОК, что те, мол, руководствовались не спортивными, а политическими соображениями, в ЦК КПСС не стали даже обсуждать. Вам доверили, а вы не обеспечили, было сказано Павлову вышестоящими товарищами. Но тот руки не сложил, и годы спустя Москва снова выставила свою кандидатуру.

Весной 1975 г. в кабинете зампреда Госкомспорта Владимира Коваля зазвонил телефон кремлевской связи. Его и другого зампреда спортивного ведомства, Георгия Рогульского, вызвал к себе член Политбюро Андрей Кириленко, боровшийся тогда с Сусловым за звание второго человека в партии и преемника Брежнева. “Он вышел в приемную — в белой рубашке, галстук расслаблен, подтяжки, на которых держались брюки, плотно облегали живот, — пишет Коваль в своих воспоминаниях. — Первый же его вопрос обезоружил:

— Ну, кто сказал “а”?

Коваль с Рогульским переглянулись.

— По поводу чего?

— Чего-чего… Олимпийских игр, конечно.

— “А” сказали мы — Спорткомитет, — одновременно ответили чиновники.

— Так-так… Признаетесь, значит. А кто сказал “б”?

— А “б” уже сказали вы, Андрей Павлович, то есть Политбюро, — сказал Коваль и назвал дату принятия решения“*.