Зазвонил телефон, и сердце у меня сжалось, когда я услышал ее голос. «Папа? Я хочу домой», — сказала моя восьмилетняя дочь Арден. Двумя часами ранее я отвез ее и ее брата с сестрой в их новую школу, расположенную в приземистом здании в окружении многоквартирных домов советской постройки на Красноармейской улице Москвы. Они обнялись со мной на прощание, прижавшись ко мне чуть дольше обычного, и я поехал на метро на работу, молясь про себя, чтобы не сойти с ума от беспокойства.

Арден на перемене между уроками пряталась в туалете, чтобы никто не видел, как она плачет. Наконец она собралась, нашла свою учительницу и показала жестами и пантомимой, что ей нужно позвонить мне. «Я не понимаю … ничего», — сказала она. Я попытался найти нужные слова, чтобы успокоить дочь, но понятия не имел, как это сделать. Можно сказать ребенку, что надо собраться и ничего не бояться, когда переводишь ее из одной школы в другую в своем родном городе. Но здесь все было иначе.

С моими тремя детьми когда-то все возились и нянчились в Парк-Слоупе в Бруклине. Но когда я стал зарубежным корреспондентом New York Times, мы с женой решили, что детей надо приспособить к жизни за границей, погрузив их в нее. Никаких международных школ, где обучение ведется на английском. Наши дети пойдут в местную школу, с настоящими русскими. Когда мы рассказали о своих планах друзьям в Бруклине, реакция была примерно следующая: ах, какие вы храбрые. Но мы знали, что они думают на самом деле: вы что, с ума сошли? Плохо было уже то, что мы покидали свой любимый Парк-Слоуп с его роскошными кирпичными особняками и неизменными кофейнями, уезжая в страну, которая многим американцам представляется как бездушное и отталкивающее место. Запихнуть своих детей в русскую школу – это казалось надругательством над ребенком.

Большинство иностранных корреспондентов, как в общем все приезжие иностранцы, водят своих детей в международные школы. Но нам наша идея показалась весьма вдохновляющей. В конце концов, дети вроде бы быстро осваивают язык. Ну и что, что мои не знают ни слова по-русски, и не могут найти Россию на карте? Они умные и упорные. Они привыкнут, заговорят на языке и поймут Россию – страну Достоевского и Чайковского, Большого театра и Эрмитажа. Поймут так, как ее не могут понять иностранцы.

Но наши фантазии о воспитании двуязычных вундеркиндов с размаху разбились о реальность. Мои дети Даня (пятый класс), Арден (третий класс) и Эммет (подготовительный класс) стали одними из первых иностранцев, попавших в Новую гуманитарную школу. Весь процесс обучения был на русском. Никаких переводчиков, никаких сюсюканий. Поэтому в то утро, как и во многие другие дни осени 2007 года я боялся, что подвергаю детей межкультурному эксперименту, который оставит у них шрамы на всю жизнь.

Я сказал Арден, что перезвоню ей, и набрал номер моей жены Джули Дресснер. «Что делать?» — спросил я. Мы вместе решили отдать детей в русскую школу, но из-за этого между нами возникла напряженность